Все цветы Парижа - Сара Джио (2019)

Начались телефонные звонки, сначала медленной струйкой, а потом хлынули непрерывным потоком. Первой позвонила мадам Лоран.

– Извините, что беспокою вас дома, но ваша лавка закрыта, и я вынуждена отменить мой заказ на субботний вечер. Знаете, ничего личного. Просто я даю очень важный обед и заказала цветы в другом месте.

– Конечно, мадам, – ответил ей папа без малейшего намека на разочарование. – Мы абсолютно вас понимаем.

Потом позвонила мадам Клеман, которая пять лет назад прислала к нам больше пятнадцати человек из своего круга богатых и влиятельных друзей.

– Дорогой мой, к сожалению, я вынуждена сообщить, что решила больше не украшать цветами мой воскресный завтрак.

– Да, мадам Клеман, – сказал папа и покорно положил трубку.

Следующей была мадам Фонтэн; она всегда была такой любезной и каждый год дарила Кози подарки ко дню рождения.

– Я решила, что нехорошо тратить в военное время деньги на цветы, раз я могу поделиться ими с нуждающимися. Конечно, вы меня понимаете.

– Да, мадам Фонтэн, – ответил папа.

Почувствовав папино отчаяние, я после этого стала сама отвечать на звонки. По крайней мере, на дюжину звонков.

– Да, мадам.

– Конечно, мадам.

– Если вы передумаете, мы будем на месте.

– Вы правы, мадам.

– Да, мы понимаем.

Клиенты покидали нас массово, но разве мы могли их осуждать? Общаться с евреями было рискованно, и все это знали. Да, мы евреи. Те самые евреи, у которых они покупали самые красивые цветочные композиции в самые важные моменты жизни: на свадьбу, крестины, рождение детей, похороны близких, помолвки. Если они доверяли нам тогда, почему не доверяют теперь? Мы не изменились, изменился Париж. И теперь с нашим бизнесом покончено.

У папы были кое-какие сбережения – небольшие, но достаточные, чтобы продержаться несколько месяцев, пока я не найду работу. Возможно, Ник поможет мне устроиться в пекарню. Буду продавать пирожные или обслуживать столики, может, даже в… «Бистро Жанти»! Мадам Жанти хоть и не любит меня, но ради сына она наверняка возьмет меня в официантки до возвращения Люка.

Папа встал со стула и гордо вскинул голову.

– Меня не вышвырнут просто так из бизнеса.

– Не можем же мы держать двери лавки открытыми, если у нас не будет клиентов.

– Просто это они сейчас испугались, – сказал он. – Потом вернутся.

Я покачала головой.

– Мы не можем рассчитывать на это. Ты не хуже меня знаешь наши расходы. Без заказов мы будем выбрасывать деньги на ветер, а нам сейчас нужно… выжить.

Папа глядел в угол гостиной. В его глазах я увидела решительность и отстраненность и догадалась, что он думал о жизни в Нормандии до Гитлера, до маминой смерти. Я тоже вспоминала те времена, и мне хотелось их вернуть. Но сейчас мы жили в Париже и должны жить дальше. Папа понимал это, и я видела, что он боролся со своей гордостью.

Тут я вспомнила про конверт от Люка и побежала в спальню, где он лежал в моей сумке. Мне даже не верилось, что я забыла про него, но я была слишком потрясена папиными травмами и инцидентом в лавке.

– Подожди, папа, – сказала я, показав ему конверт, перевязанный бечевкой. – Люк оставил для нас вот это.

Папа с удивлением смотрел на меня, ничего не понимая.

– В маленьком шкафчике в «Бистро Жанти», – пояснила я, но он все равно не понял. – Ладно, не важно. Смотри. – Я сняла бечевку и вскрыла конверт. В нем оказалась толстая пачка немецких марок. Я развернула их веером и быстро пересчитала. – Их не меньше пятисот, может, больше. А еще – гляди. – Я вытащила сложенные бумаги. – Ой, папа, это документы. Официальные документы. Наши фамилии изменены – твоя, моя и Кози. Гляди, они другие. Мы теперь семья Леблан. Папа, ты понимаешь, что это значит?

Застыв, он глядел перед собой, словно никак не мог осмыслить эту информацию.