Исчезающие в темноте - Наталья Тимошенко (2018)

— Франц не хотел, чтобы ты знал. Завтра мы устраиваем прощальный ужин с его и моими родителями, и он настоял, чтобы от тебя это скрыли. Чтобы ты не испортил его. А послезавтра мы улетаем. Но мне показалось, будет нечестно ничего не сказать тебе.

Мир раскачивался все сильнее, но Марк точно знал, что в этот раз не даст ему рухнуть.

— И поэтому ты зашла попрощаться хотя бы одна?

Она кивнула.

— Ну что ж, — он нагло улыбнулся. Хамство и цинизм были лучшим клеем, он давно это понял. — Раздевайся, ложись. Попрощаемся.

Секунду на ее лице отражалось непонимание, словно она думала, что ослышалась, а затем некрасивая складка на лбу появилась снова.

— Марк, черт тебя побери! Можешь ты хоть иногда не делать этого?

— Не делать чего? — уточнил он.

— Строить из себя такого циничного козла. Я же знаю, что ты не такой!

— О, опять двадцать пять, — развеселился он, а затем встал и, даже не беря в руки трость, приблизился к ней. — Знаешь, какая у вас, женщин, самая большая проблема? — Он наклонился к ней ближе, так что она с трудом удержала себя от того, чтобы сделать шаг назад. — Вы все думаете, что лучше меня знаете, какой я. Что ты, что Рита. Ты не поверишь, но однажды она сказала мне почти те же слова. И если я не соответствую вашим ожиданиям, вы злитесь и уверяете, что я не такой. Потому что считаете, что не могли влюбиться в козла? — Он снова выпрямился, увеличив между ними расстояние. — Привыкай: теперь я такой. Спасибо сказать можешь себе. Но раз уж ты пришла, ответь мне на один вопрос, он давно меня мучает.

— Какой?

— Алекс — мой сын?

Промелькнувшая на ее лице паника сказала ему все гораздо красноречивее слов. Черт бы побрал Риту, которая однажды задала ему этот вопрос. Не то чтобы он его никогда не волновал, но Марк давно сумел убедить себя в том, что ему плевать.

— Я не знаю, — ответила Белль, отведя взгляд в сторону.

Марк презрительно скривился.

— Все ты знаешь.

— Нет! — она снова посмотрела на него. — Я тогда спала с вами обоими, и он может быть как твоим сыном, так и сыном Франца.

— Но когда ты говорила мне о том, что остаешься с ним, потому что беременна, ты ни словом не обмолвилась, что можешь быть беременна от меня.

— А ты сам не догадывался, да? — она зло прищурилась. — Не знал, как появляются дети?

— Мне тогда было не до того.

— Вот именно! Тебе тогда было не до того. А каково тогда было мне, ты никогда не думал? Я же любила тебя, хотела быть с тобой, а не с твоим братом. Но когда узнала, что жду ребенка, поняла, что в первую очередь обязана думать о нем. Ты был прикован к постели, и врачи почти не давали шансов на то, что ты когда-нибудь сможешь ходить. Я не могла повесить себе на шею двух беспомощных существ, понимаешь?

Марк молчал, но выражение его лица говорило само за себя.

— Ты никогда не жил в бедности, — устало произнесла Белль. Она прошла мимо него и села на стул, с которого он встал до этого. — У тебя всегда было все, что ты хотел, даже если ты это не ценил. Ты не знаешь, каково это — делить одну шоколадку на пятерых и мечтать, что когда-нибудь ты съешь ее один, ни с кем не делясь. Не знаешь, каково сразу с зимних сапог, которые, между прочим, достались тебе от соседской девочки, переходить на летние босоножки, потому что у тебя даже туфлей нет, не то что ботинок. Когда после школы вместо уроков ты в десять лет готовишь ужин, потому что мать работает на двух работах, приходит уставшая, а младшие дети хотят есть. Ты ничего этого не знаешь. И когда я узнала, что беременна, я поклялась себе, что мой ребенок этого тоже никогда не узнает. Да, в тот момент я выбрала не тебя, но я сделала это ради Алекса. Ты не мог обеспечить ему счастливое будущее, а Франц мог.

Марк слушал все это, стоя к ней спиной, а затем медленно обернулся, жалея лишь о том, что трость осталась так далеко. Стоять без нее стало невыносимо тяжело.