Проповедник - Камилла Лэкберг (2010)

— Нет, Эфроим сам обо всем позаботился. Он вызвал доктора Хаммарстрёма, который тогда был нашим районным врачом. Доктор приехал, осмотрел Йоханнеса и потом написал бумагу о причине смерти — не знаю, как она там называется — и подождал, потом приехали из похоронного бюро, и Йоханнеса забрали.

— Без всякого расследования? — допытывался Патрик.

— Да нет, я же тебе это и говорю. Эфроим сделал все, что надо. Доктор Хаммарстрём наверняка разговаривал с полицией, но они не приезжали, во всяком случае, ни до чего не допытывались. А зачем бы это им понадобилось? И без того ясно, что это самоубийство.

Патрик не стал объяснять, что полицию необходимо было вызвать на место самоубийства. Он понял, что Эфроим Хульт и этот доктор Хаммарстрём по каким-то своим соображениям решили не обращаться в полицию до тех пор, пока тело не уберут с места преступления. Вопрос заключался в том, для чего им это понадобилось. У него не возникло ощущения того, что они особенно продвинулись. Мартин решил проявить инициативу:

— А вы не видели здесь поблизости женщину? Двадцать пять лет, брюнетка, нормального сложения.

Роберт рассмеялся. Вся серьезность исчезла из его голоса абсолютно бесследно:

— Если подумать о том, сколько девах в округе ошивается, вам бы стоило ее описать поподробнее.

Йохан очень внимательно посмотрел на полицейских, потом сказал Роберту:

— Ты ее видел на фотографии, в объявлениях о розыске. Немка, которую они нашли вместе с двумя другими девушками.

Сольвейг отреагировала очень бурно, она буквально взорвалась:

— Что еще за дерьмо вы на нас навешиваете? Что ей здесь было делать? Опять хотите нас вывалять по самую маковку? Сначала вы замазали Йоханнеса, а сейчас приходите сюда, задаете ваши вопросики и хотите замазать еще и моих мальчиков. А ну, пошли вон! И чтоб я вас тут больше не видела! Проваливайте к чертовой матери!

Она поднялась и, как поршень, стала выдавливать их из кухни, что при ее габаритах было несложно. Роберт засмеялся, но Йохан, казалось, о чем-то задумался. Когда разъяренная Сольвейг вернулась, с грохотом захлопнув со всей силой дверь за Мартином и Патриком, Йохан, не говоря ни слова, опять пошел в спальню. Он натянул одеяло на голову и притворился, что спит. Йохан хотел подумать.

Анна плыла на шикарной яхте и при этом чувствовала себя жалкой. Густав не стал задавать вопросов и допытываться, а просто немедленно отплыл, как она попросила, и оставил ее надолго в покое. Анна сидела на самом носу яхты, крепко охватив руками колени. С великодушным видом Густав принял ее извинения и обещал высадить ее и детей в Стрёмстаде, где они могли сесть на поезд и вернуться домой.

Вся ее жизнь казалась каким-то чертовым хаосом. Анна считала слова Эрики совершенно несправедливыми, и, когда она вспоминала их, ее глаза начинало жечь от горьких, злых слез. Но гнев смешивался с грустью по поводу их постоянных столкновений. Эрика никогда не могла быть лишь старшей сестрой, поддерживать и подбадривать. Вместо этого она по своей инициативе взяла на себя роль матери, не понимая того, что не сможет заполнить эту пустоту.