Проповедник - Камилла Лэкберг (2010)

— Ты что, считаешь, что Лаине еще что-нибудь скрывает? — спросил Ёста.

— Еще раз могу тебе повторить: сам не знаю, — сказал Патрик. — Но ты же ее видел: вспомни, какое у нее стало лицо, когда мы сказали, что Якоб вычеркнут из списка подозреваемых. Она удивилась.

— Черт его знает, может, ты и прав, — сказал Ёста и усталым жестом провел ладонью по лицу. — День какой-то сегодня бесконечный.

— Мы подождем, пока они там побалакают друг с другом, потом помчимся домой, перекусим и рухнем в койку. Не знаю, как ты, но я уже, по-моему, на человека не похож. А кому мы с тобой такие нужны? — сказал Патрик.

Они сели и стали ждать.

Сольвейг показалось, что она что-то услышала. Нет, не здесь, в доме, а снаружи. А потом все вроде опять стало тихо. Она пожала плечами и снова сосредоточилась на одном из своих альбомов. После перипетий и потрясений последних дней она с особенным удовольствием перебирала фотографии — сидя на своем обычном месте, занимаясь своим привычным делом и погрузившись в свою реальность, которая никогда и никуда не исчезнет, разве что, может быть, станет немножечко выцветшей, или пожелтеет с годами, или обтреплется по краям.

Сольвейг посмотрела на кухонные часы. Конечно, мальчики делали, что хотели, но сегодня вечером они обещали ужинать дома. Роберт собирался купить пиццу в «Капитане Фальке», и как только Сольвейг подумала о пицце, она не просто почувствовала пустоту в животе, ей безумно захотелось что-нибудь сожрать. Она снова посмотрела на часы, потом наружу, тяжко поднялась и принялась ставить на стол стаканы и приборы. Небось не дворяне — тарелки нам без надобности, пожрать можно и с картонки.

— А Йохан-то где? — спросил Роберт, положил коробки с пиццами и недоуменно огляделся вокруг.

— Тебе лучше знать, я его давно не видела, — сказала Сольвейг.

— Он наверняка в бомбилове, пойду посмотрю.

— Ты ему скажи, чтобы пошустрее, а то я тут за себя не ручаюсь и ждать не буду, — крикнула Сольвейг в спину Роберту и начала раздирать упаковку верхней пиццы.

— Йохан, — позвал Роберт, когда почти подошел к сараю, который своими бетонными стенами напоминал бомбоубежище. Никакого ответа. Ну да ничего, обычное дело. С Йоханом это и прежде бывало. Йохан потому туда и забивался: он ничего не слышал, ничего не видел и пропадал куда-то внутрь себя.

— Йохан?!

Роберт позвал немного громче — никакой реакции. Он начал беспокоиться, открыл дверь в бомбилово и уже приготовился надрать своему младшему брату задницу и сказать этому блаженному все, что он о нем думает, и тут же про все забыл.

— Йохан, вот черт.

Его брат лежал на полу, и большой, странно ровный красный круг нимбом окружал его голову. Роберт был шустрый малый и моментально сообразил, что это кровь. Йохан не двигался.

— Йохан?!

Роберт не звал, а скорее жаловался. Из него рвался плач. Он рухнул на колени подле избитого тела Йохана и беспомощно положил на него руки. Роберт хотел помочь, но не знал как и боялся сделать хуже, повредить брату больше, чем это уже сделано. Он услышал слабый звук, и это заставило его действовать. Он моментально поднялся — на коленях его джинсов остались пятна крови — и рванул к дому.

— Мамка, мамка!

Сольвейг открыла дверь и прищурилась, она вытирала пальцами рот, и можно было не сомневаться, чем она занималась. Все, чего она сейчас хотела, — чтобы ее не беспокоили и не отрывали от хавки.

— Ну и кому приспичило? Пожрать спокойно не дадут.

А потом она увидела пятна на одежде Роберта. Почему-то она сразу поняла, что это не краска.

— Что случилось? Это что, Йохан?

Она рванула к сараю настолько быстро, что ее телеса затряслись, как желе. Роберт едва успел ее перехватить, прежде чем она ворвалась в бомбилово.

— Не ходи туда. Он жив, но какая-то сволочь из него все мозги вышибла! Его уделали по-черному, звони в «скорую».