Театральная площадь - Валерия Вербинина (2018)

— Как насчет Ринка? Говорят, его жена тяжело больна и скоро умрет. Вообще-то она двадцать лет может умирать, но не при этой болезни. — Мила хихикнула. — Конечно, он уже, как это говорится, не первой свежести, тьфу, не первой молодости, и ему за шестьдесят… Или за семьдесят? Чем не вариант, Машка? Терпеть-то придется недолго, как ни крути. Или вот еще Самойлов, он помоложе, но там надо постараться, чтобы отбить его у законной половины… Как ее называет мой муж, три четверти, потому что у нее такая задница…

Маша кожей ощутила, что на нее смотрят, и, повернув голову, заметила в углу зала знакомое лицо. Точно, кто-то из музыкантов, как его… Чехардин. Арфист из их оркестра. Ей всегда казалось, что человек, который играет на арфе, должен быть устроен иначе, чем остальные, но, судя по всему, Чехардин был такой же, как все: ходил в рестораны с дрянной музыкой, и спутница его — бесцветная узкогубая блондинка — была под стать остальным посетительницам. Если не знать, что он музыкант, его можно было даже спутать с каким-нибудь командированным из провинции, которые по приезде в столицу обязательно являются в ресторан, долго сидят, пьянеют с первой рюмки водки и нередко заканчивают вечер бессмысленным дебошем и битьем посуды.

— Ну что? — задорно спросила Мила. — Будешь Самойловой?

Ей было скучно, Казачинский, который обещал зайти за ней, где-то задержался, и она поддразнивала Машу, которая бесила ее своей правильностью, чем-то скованным и в то же время отчужденным, что сквозило в ее облике, несмотря на все усилия.

— Мне надо позвонить, — неожиданно объявила Маша и вскочила с места. — Я… я сейчас вернусь.

Она убежала, даже не допив кофе. Мила поглядела ей вслед и меланхолично доела котлетку.

— Раззява, — неизвестно к чему проговорила она.

Маша выскочила из зала и оказалась в уставленном кадками с деревьями переходе, одна стена которого была сплошь стеклянная. В небольших нишах висели несколько телефонных аппаратов, но Маша и не подумала к ним подходить. Все, чего она хотела, — лишь несколько минут не видеть Милу и не слышать ее разговоров.

«Если бы ее поклонник не задержался непонятно где, я бы уже допила кофе и пошла в книжный магазин… А назавтра рассказывала бы профессору Солнцеву, как мило мы с его женой проводили время. Бедный профессор, такой умный и такой доверчивый… Когда он с любовью смотрит на жену, у меня сердце сжимается. Что за роль я играю, в самом деле? Какого черта…»

Какой-то человек, который курил за кадками, вышел из-за веерной пальмы, свободной рукой отодвинув мешавший ему лист, и Маша прикипела к месту. Перед ней стоял капитан Смирнов — в штатском, без пенсне, прилично одетый и даже с запонками на манжетах. Человек как человек — и по его ясным, спокойным глазам Маша неожиданно поняла, что у него не было никаких проблем со зрением. Абсолютно никаких.

— Добрый вечер, — сказал капитан, которого не переехал трамвай и не арестовали, несмотря на ее надежды. — Вы позволите?

Маша понятия не имела, что именно она должна позволить, и только сдавленно пискнула нечто невнятное. Смирнов, держа в отставленной руке дорогую душистую сигарету, подошел к ней и несколько мгновений изучал ее лицо.

— Ну что? — спросил капитан невозмутимо, попыхивая сигаретой. — Это ведь жена Солнцева была с вами, верно?

— Д-да, — пробормотала Маша, глядя на него во все глаза.

— То есть вы справились с заданием?

Не в силах говорить, она только кивнула.

— И сколько вам понадобилось времени, чтобы познакомиться с профессором?

— Три дня.

— Так быстро? — невозмутимо произнес Смирнов, всмотревшись в ее лицо. — Однако вы молодец.

Маша и сама не могла объяснить, почему эта похвала ее напугала.

— Но… понимаете, мне просто повезло… — залепетала она. — Вы же сказали… жена из Большого театра… Вот поэтому…

Смирнов вздохнул.