Новая Ты - Кэролайн Кепнес (2019)

Майло смотрит на нее похотливым взглядом, будто меня и нет. Какого черта он сюда приперся?! Я представляю, как свора бешеных черных псов бросается на него и рвет в клочья.

Лав разворачивает бумажку.

– Боже мой! – шепчет она дрожащими губами, и я в этот момент перестаю для нее существовать.

– Приму это как согласие, – ухмыляется белобрысый урод.

Она бежит к нему босиком и бросается на шею, он кружит ее. А я сижу и смотрю, и даже пошевелиться не могу из-за оглушительной боли. Форти дрыхнет. Я не стану унижаться и просить, чтобы мне объяснили, в чем дело. Наконец Лав хлопает Майло по плечу, и он опускает ее на землю.

Она подбегает ко мне и берет за руки, повторяя без конца:

– Джо, Джо, Джо, Джо!..

А потом приканчивает выстрелом в сердце. Новость омерзительная: Майло получил деньги на съемку фильма по своему сценарию, где главные роли будут исполнять он и Лав.

– Как называется?

– «Щенки и ботинки»!

– А-а… – только и могу выдавить я, потому что нормальных слов у меня не осталось. Значит, все это время она искала не собак и обувь. Нет, конечно, она любит щенков и любит ботинки, однако самодовольного урода с его гребаным кино любит больше. Он – третий двойняшка! Подставил ее первого мужа, чтобы того посадили в тюрьму, утопил второго, затаившись под водой с аквалангом… Точно-точно! Форти просыпается, зевает, тянется за «Вдовой Клико». Майло – злодей, причем, мать его, терпеливый. А Лав – актриса.

– Погоди, я не понял. Ты собираешься играть? – спрашиваю я.

Майло зажигает сигарету и сдвигает свои «вайфареры» на белобрысые кудри.

– Лав – великолепная актриса, – влезает он. – Но она собой не торгует. За деньги ее не купить, понимаешь? «Щенки и ботинки» – наш общий ребенок, наше детище. Он перевернет кинематограф. Это девяносто пять страниц откровенного секса и разговоров. Хоррор без единой капли крови. Панегирик человеческому сердцу. Фильм про чувства, как в старом добром Голливуде. Барри Штайн сравнил его с «Большим разочарованием», только теперь покойник – это мы, все наше общество.

Умопомрачительное дерьмо! Я оглядываюсь на Форти – у наших фильмов хотя бы сюжет есть! – но он даже не смотрит на меня. Он в команде Майло. И очень скоро я понимаю, почему. Ушлый белобрысый урод пригласил его в качестве продюсера, и вот уже они бьют по рукам, и Майло заявляет, что без Форти, без его гениальных идей и прозрений он никогда не написал бы такую проникновенную историю. Я ненавижу всех. Всех! И кожу свою в придачу. Лав заворачивается в пляжное полотенце – будто ей отчего-то вдруг срочно захотелось прикрыться. Она поменялась. Превратилась в жеманную актрису с фальшивой улыбкой и неестественными ужимками.

– Наше славное дитя, – тянет она, как чертова кукла.

Где?! Где моя прежняя милая Лав?

– Где будем снимать? – интересуется Форти, потирая руки.

– В Спрингс. Мы нашли там классный дом.

– Чудненько. – Он кивает, а Лав шепчет с экзальтированным восторгом:

– Неужели это наяву?

Моя спина горит, сердце в огне. Счастливая троица принимается рассказывать о своем гребаном кино, будто я их спрашивал. А меня гложет мысль, что можно сколь угодно сильно любить женщину в настоящем, однако нельзя вернуться в ее прошлое и переписать его. «Щенки и ботинки» – ребенок, которого Лав и Майло будут делать, пока я торгую старыми книгами.

Появляется Моника: волосы выпрямлены, живот подтянут – всё как всегда. Форти сообщает ей радостную новость, и она ожидаемо приходит в восторг. Они хотят отпраздновать это грандиозное событие и притаскивают две бутылки шампанского. Теперь я даже рад своему ожогу: можно хотя бы не притворяться, что мне весело. Лав трогает мой лоб.

– Похоже, у тебя жар, милый. Классический солнечный ожог. Тебе лучше прилечь.