У Вильяма на лице отражается боль. Он хочет открыться мне, хочет, чтобы я попытался понять. Проблема в том, что я уверен: нет такой версии истории, где он не был бы виноват.

– Я только хотел сказать…

Я снова его перебиваю:

– Мэтис – приспособленный социопат.

– Ты его не знаешь, он хороший человек. Создал несколько общественных центров, готов отдать последнюю рубашку.

– Только если ты не попытаешься ее сам взять. Слушай, ты можешь сколько угодно рассказывать, какой он хороший, но на самом деле отлично понимаешь, что он из себя представляет. Сегодня он – отец года, а завтра уложит десяток чужих отцов в землю.

– Ты не представляешь, что такое расти здесь!

– Нет, но и Мэтис не представляет. Он-то сам из богатой семьи. И здесь просто может заниматься своими делишками чуть более открыто.

– Ты зря судишь его, – укоризненно качает головой Вильям.

– Я не сужу никого. Что из того, что я сказал, неправда? Мэтис не ровня тебе или мне. Он – хорошо приспособившийся к жизни социопат. Из таких получаются отличные политики. Тебя он искренне любит, пока ты не окажешься на его пути. А когда он тебя со своего пути сметет, то сделает это так, чтобы виноватым себя чувствовал именно ты.

– У тебя большой опыт в такого рода вещах?

– Я провел очень много времени, изучая такой тип мышления. Есть даже гены, связанные с харизмой. Часть из них компенсируют отсутствие эмпатии и сострадания. Люди с такими генами плевать на тебя хотели, но ты уверен, что они – твои настоящие друзья.

– То есть это все гены?

– Нет, не только. Научиться этому тоже можно. Как и убедить себя, что нормально работать на убийцу жены.

Вильям медленно кивает.

– Но в то, что он замешан в пропаже Криса, ты не веришь?

– По крайней мере, не напрямую.

– Не понял?

– Джо Вик убивал по определенной схеме. В основном девушек-наркоманок.

– Как Лонни Франклин, Спящая Смерть?

– Да, искал легкой добычи.

Вильям внезапно закрывается:

– И при чем здесь мой сын?

Что я могу сказать на это?

– Смотри сам: отец Криса работает на наркобарона, который, по слухам, убил мать мальчика в назидание за воровство. Для полиции тут и думать не о чем. Копы чисто формально произвели минимум необходимых действий по поиску, потому что были уверены: от Криса остался только пепел где-нибудь в печах Мэтиса. Но доказать это невозможно, так что они и пытаться не стали.

– Вот же ты циничный ублюдок! Рядом с Мэтисом хоть не чувствуешь себя куском дерьма.

– Да, и поэтому каждый раз пропускаешь удар. Я, по крайней мере, честен. Я не знал твоего сына, но все, что ты рассказываешь о нем, мне нравится. Я сам потерял близкого человека, но осознал это, только потеряв его. И в лес за Джо Виком я отправился не потому, что он угрожал моим любимым, а потому, что он убил кого-то, кого я мог полюбить. Я знаю не понаслышке, что такое вина и что такое боль. Единственное, чем я спасаюсь, – честность. Иногда – агрессивная честность.

Вильям хочет что-то сказать, но я не даю.

– Я мог бы соврать тебе, что прошлое неважно. Но нет, еще как важно. Ты прекрасно понимаешь, что твоя жена играла с огнем. Не мне ее судить. И не мне прощать тебя или заставлять раскаиваться. Единственное чудовище, с которым я собираюсь бороться, – похититель мальчика. И не только потому, что он сделал с Крисом, а потому, что он может это делать снова и снова, пока его не поймали.

– А его, скорее всего, не поймали.

Я киваю, соглашаясь.

– Скорее всего. Как действовать вне зоны интереса полицейских, он сообразил. И вот этим я как раз планирую заняться. Корман с какого-то перепуга выдал мне пачку дел пропавших детей. Я думаю, он подозревает, что что-то тут нечисто. А я, в свою очередь, подозреваю, что похититель прекрасно понимает, где у Кормана и его коллег слепое пятно.

– Такие, как мы.

– Да. Невидимки.