Не гаси свет - Бернар Миньер (2016)

Кристина увидела огромную, во всю стену, фотографию Земли, сделанную из космоса. Снимок был фантастически четким, несмотря на размеры. При взгляде на него возникало ощущение, что ты сам паришь в ночном небе и смотришь на континенты и острова, ледники и города, пустыни, циклоны и тайфуны. У стены с фотографией стояли белый диван и низкий столик с книгами. Журналистка сразу заметила, что все они были посвящены одной и той же теме. Она подумала о Лео и внезапно все поняла. Мила Болсански. Ну конечно: женщина-космонавт… Она видела ее по телевизору несколько лет назад. Вторая француженка в космосе. Если память ей не изменяет, на орбите тогда что-то произошло и миссия была прервана… Лео участвовал в той экспедиции, но никогда об этом не рассказывал. Они встречались два раза в неделю и говорили о множестве вещей. Но не о происшествии на МКС. Неужели мальчик — его сын? Это уж слишком…

— Слышишь музыку? — спросила Мила. — Опера «Гибель богов». В финале бывшая валькирия Брунгильда, сидя верхом на лошади, бросается в погребальный костер Зигфрида. Я всегда любила оперу… Многие из них посвящены теме самоубийства. Но ты, Кристина, слишком любишь жизнь, это твой главный недостаток.

Штайнмайер обвела взглядом комнату. Черное лаковое пианино, на крышке — партитуры и фотографии в рамках. В глубине, перед балконной дверью, беломраморный камин. Пустой, без дров. Над трубой клубится туман…

— Опера — это первозданные эмоции. Когда страсть, печаль, страдание и безумие достигают такого накала, что словами их не выразить, в дело вступает пение. Это выше человеческого понимания, выше логики: этого не описать словами.

Музыка звучала торжествующе громко, разносясь по всему дому. Кристина подумала о маленьком мальчике — стены толстые, но он тоже ее слышит. Игрушки Тома — фигурки-трансформеры, красная пожарная машинка, баскетбольный мяч — остались лежать на ковре: хозяйке дома было не до уборки…

— Знаешь, как написать хорошее либретто? — продолжала Болсански. — Очень просто: действие должно развиваться быстро, а ударные моменты — множиться до самой развязки. Трагической, само собой разумеется… Ключевой момент — это ария da capo в трех частях, причем третья повторяет первую. Но музыка не должна быть помехой драматизму действия, так что главное — чувство меры.

Сопрано взяла высокую ноту.

— Вот, слышишь? — сказала хозяйка.

— Что именно? — спросила Кристина, не давая вывести себя из равновесия. — Это нелепое воркование? По-моему, она перебарщивает, тебе так не кажется?

По лицу Милы промелькнула тень сомнения.

«Ну что, съела? — мысленно фыркнула Штайнмайер. — Ты думала, что сломала меня, уничтожила и можешь праздновать победу. Жаль тебя расстраивать, но в этот раз у тебя не вышло. Твой план не сработал. С Селией получилось куда “забавней”… Особенно ее самоубийство в финале. Совсем как в одной из чертовых опер, которые ты так любишь…»

Болсански повернулась к Маркусу.

— Ты достал то, что я велела?

Он кивнул, сунул руку в перчатке в карман куртки, достал маленькую ампулу и посмотрел на Кристину пустым взглядом из-под длинных светлых ресниц.

Брюнетка протянула руку к графину с водой и налила полстакана. «Не показывай, что боишься», — приказала себе журналистка. Мила вылила содержимое ампулы в воду и помешала, а потом вынула ложечку.

— Пей, — приказала она.

— Снова хочешь споить меня? — огрызнулась Штайнмайер. — Повторяешься…

— Пей!

— Слушайте, я… — начала было Кристина, но затем, не договорив, взяла дрогнувшей рукой стакан.

— ПЕЙ, — угрожающим тоном произнес Маркус и наставил на нее пистолет. — Не тяни. У тебя три секунды… две… одна…

Женщина поднесла стакан к губам — вкус воды в нем напоминал витамины, которые в детстве мать покупала для нее в аптеке, — и выпила залпом.

— Значит, с Селией поработали вы? — спросила она после этого.

Взгляд Милы стал ледяным.