Три дня и вся жизнь - Пьер Леметр (2017)

Валентина спустилась по ступенькам крыльца в сад и подошла к матери. Она была одета так же, как накануне, но красные джинсы и белая курточка были в грязи, словно она с кем-то боролась всю ночь. Нечесаная и бледная, она накинула на плечи шотландскую шаль, принадлежавшую, по всей видимости, матери. Тушь оставила на ее лице темные потеки. Антуан не знал, откуда у него в голове возник такой образ, но в этих декорациях конца света вчерашняя сексапильная и нахальная девчонка выглядела как юная проститутка, которую выгнали на панель.

В соседнем доме, где жила семья Мушотт, были вырваны ставни, навес рухнул, а сад ощерился крупными, как тарелки, осколками стекла вперемешку с разбитой черепицей.

Антуан заметил Эмили, прильнувшую усталым лицом к стеклу. Он махнул ей рукой, но она не ответила. Она не сводила глаз с какой-то смутной точки на улице. Стоя вот так в раме окна, неподвижно и без всякого выражения, она напоминала старинный портрет маленькой девочки.

Ее родители уже тоже хлопотали. Рублеными движениями, будто автомат, господин Мушотт собирал в пластиковые мешки все, что валялось в саду. Его супруга, которую Антуан всегда считал безумно красивой, тащила Эмили за рукав назад в комнату, как будто смотреть на улицу было неприлично.

По пути к центру глазам Антуана предстал пейзаж разбомбленного города. Ни одного автомобиля не осталось на своем месте. Унесенные шквалистым ветром, они оказались на выезде из Боваля, где натолкнулись на опоры нависающего над шоссе железнодорожного моста и теперь громоздились один на другом, образуя груду металлолома. Более легкие транспортные средства – мотоциклы, скутеры, велосипеды – разлетелись на части, которые валялись в подвалах, под машинами, в садах, в реке – в общем, повсюду. Многие витрины были разбиты, ветер ворвался в магазины и рассеял по городу насквозь промокшие лекарства, сломанные побрякушки, подарки из табачной лавки господина Лемерсье. Хозяева домов, лишившихся каких-нибудь четырех-пяти дюжин черепиц, могли чувствовать себя счастливцами, потому что у других крыши просто больше не было.

Подъемный кран на соседней стройке завалился на монастырскую прачечную, и теперь от этого здания пятнадцатого века осталось одно воспоминание. В садах и помойках возле домов можно было обнаружить колыбель, куклу, венок новобрачной, разные мелочи, которые Господь, казалось, предупредительно положил сюда, чтобы показать, что с Ним не следует все воспринимать столь трагично. Молодой кюре (занятый, разумеется, разъяснением своей пастве по всему департаменту, что все случившееся на самом деле к лучшему, – ну и работы ему подвалило!), когда вернется, сможет оценить, что Господь не только крайне чувствителен, но и любит хорошую шутку: церковь в основном уцелела, витражи разлетелись вдребезги, за исключением одного, круглого, с изображением святого Николая, часто почитаемого как покровителя беженцев.

Вырванный с корнем платан на площади перед мэрией лежал поперек главной улицы. Он подмял под себя пикап и разделил город на две части, обе одинаково опустошенные. Мощный поток воды притащил трейлер от самого муниципального лагеря. Тот разбился о стену ратуши. На тротуаре вперемешку валялись пластиковые скатерки, матрасы, дверцы шкафов, ночники, подушки, продукты…

Возле мэрии Антуан повстречал больше десятка людей, пришедших просить помощи. Перечисляя убытки, каждый считал, что пострадал больше остальных. Одни рассказывали о малолетних детях и престарелых родителях, оставшихся без крова; другие твердили, что дом вот-вот рухнет. И все были правы.