Мертвый город - Камилла Стен (2019)

Роберт несет Туне, пока мы, хромая, добираемся назад к центру города. Такое впечатление, словно ночное небо старается помочь нам – оно ясное, и месяц светит так ярко, что лампа не нужна. И это хорошо, поскольку керосин в ней подошел к концу, и пламя блекнет, а потом и вовсе гаснет.

– Оставь ее, – тихо говорю я Роберту. Тот кивает и ставит лампу на край дороги. Пусть там и остается, в знак памяти об этих событиях.

Не сговариваясь, мы направляемся в сторону площади. Именно там мы спали, когда только приехали сюда. И последнюю ночь тоже вполне можем провести там. Последнюю ночь перед тем, как придет помощь и нас заберут.

На площади царит тишина. Апрельская ночь выкрасила останки наших машин в темно-синий цвет, но они больше не выглядят угрожающе. Запах горящей резины и краски почти улетучился. Роберт осторожно кладет Туне на землю. Она мокрая и вся горит, но, судя по ее виду, чувствует себя лучше, чем прежде. Вода смыла бóльшую часть грязи и крови с ее лица.

Я осторожно глажу Туне по голове. Ее дыхание тихое и ровное. Я не знаю, спит она или пребывает в бессознательном состоянии, но выглядит спокойной.

– Останешься с ней? – спрашиваю я Роберта и получаю кивок в ответ. Он сам вправил себе нос, как сумел, но все равно его вид оставляет желать лучшего. Удастся ли выправить нос? Раньше у Роберта был красивый профиль…

– Куда ты собираешься? – спрашивает он меня.

– Я думала забрать одеяла и простыни из школы. Мы сможем сделать из них костер и согреться.

Роберт снова кивает. Слова здесь не нужны.

Я обхожу школьное здание, чтобы добраться до пожарной лестницы, а потом осторожно карабкаюсь по ней вверх. Она трещит, но не ломается. С этой стороны свет луны не проникает внутрь, однако мои глаза уже привыкли к темноте, и мне быстро удается найти все необходимое.

Я собираю столько одеял и простыней, сколько смогу унести, и складываю их кучей у окна, а затем выхожу в коридор.

Лежащий вдалеке у стены белый силуэт почти не виден, но я знаю, что она там. Я подхожу и опускаюсь на колени рядом с ней, а затем убираю простыню с ее лица.

Тело окоченело, губы словно покрыты воском.

Снова к горлу подступают слезы – и я выпускаю их на волю; но плачу тихо, без криков и заламывания рук, пока они не подходят к концу. А потом просто сижу несколько минут и жду, когда успокоится дыхание, когда я смогу посмотреть на ее спокойное лицо в падающем снаружи слабом свете луны.

– Мне очень жаль, – говорю я ей. – Мне очень жаль. Прости.

Делаю глубокий вдох. Воздух пахнет пылью и плесенью.

Я наклоняюсь вперед и целую ее в лоб. Кожа под моими губами холодная и словно одеревенела.

– Спасибо, – шепчу я.

Шарю пальцами по ее шее и нахожу тонкую золотую цепочку. Замок маленький, и его трудно расстегнуть в темноте; мне приходится пустить в ход ногти, чтобы добраться до крошечного крючка.

Потом я снова накрываю ее голову простыней, чтобы она покоилась с миром.

* * *

Когда костер начинает разгораться, Туне ложится на бок рядом с ним и мгновенно засыпает. Ее грудь под одеялом ритмично поднимается и опускается. Только тогда я осмеливаюсь оторвать от нее взгляд. Немного спустя чувствую, как напряжение спадает.

Роберт сидит, уставившись в огонь. Я откашливаюсь и тихо зову:

– Роберт…

Он поднимает глаза.

– У меня кое-что есть, – продолжаю я, засовываю руку в карман и извлекаю из него цепочку с золотым сердечком. – Я забрала это. Там, наверху.

Он смотрит на кулон, сверкающий в свете костра.

– Ее мать должна получить его, – говорю я. – Думаю, ты… ты должен передать его ей.

Слова застревают у меня в горле.

Сначала Роберт ничего не отвечает. Затем протягивает руку, и я отдаю ему украшение. Он осторожно держит его, как что-то очень хрупкое; кулон почти не виден в его огромной ладони.

Роберт долго смотрит на него. Я обнимаю руками колени и сижу молча.