Ганнибал - Томас Харрис (2013)

— Молитву? Да-да. — Крендлер прикрыл глаза. — Благодарим Тебя, Отче наш, за блага, что Ты даешь нам, что отпускаешь нам грехи наши… Старлинг уже большая девочка, чтобы продолжать трахаться с собственным папашей, хоть она и с Юга… Отпусти ей этот грех и допусти ее пред лицо Твое… Во имя Иисуса Христа, аминь.

Старлинг отметила, что в течение всей молитвы глаза доктора Лектера были благочестиво прикрыты.

Ей вдруг стало легко и свободно:

— Пол, должна вам сказать, что апостол Павел — ваш тезка — не справился бы лучше, чем это сделали вы. Он ведь тоже ненавидел женщин. Так что его бы следовало назвать не Павел, то есть Пол, а скорее Пол-удурок.

— Теперь вы уже совершенно все себе испортили, Старлинг. Вас больше никогда не восстановят.

— Так это вы, оказывается, работу мне предлагали, в своей молитве?! Как тактично! Вот уж никогда бы не подумала!

— Я намерен попасть в Конгресс. — Крендлер неприятно улыбнулся. — Заходите ко мне в мой избирательный штаб, там, вероятно, найдется для вас какая-нибудь работенка. Из вас вполне выйдет неплохая секретарша. Печатать умеете? Документы подшивать можете?

— Конечно.

— А стенографировать?

— Я пользуюсь компьютерными программами идентификации голоса, — ответила Старлинг. И продолжала рассудительным тоном: — Прошу меня простить, что говорю за столом о работе, однако вам не хватит ловкости, чтобы пробраться в Конгресс. Умишко-то у вас хуже чем второразрядный, вы же только и умеете, что подличать да передергивать. Так что вас хватит разве только на то, чтобы подольше продержаться на побегушках у какого-нибудь крупного проходимца.

— Не ждите нас, мистер Крендлер, — сказал доктор Лектер. — Отведайте бульону, пока он горячий. — И он поднял крышку с супницы и поднес соломинку к губам Крендлера.

Крендлер скорчил недовольную гримасу:

— Не нравится мне этот суп!

— На самом деле это просто отвар петрушки с настоем тимьяна, — сообщил доктор. — Он больше предназначен для нас, чем для вас. Ну, сделайте еще несколько глотков, и пусть он постепенно переваривается.

Старлинг будто взвешивала создавшееся положение, используя руки как весы Фемиды.

— Знаете, мистер Крендлер, всякий раз, когда вы на меня смотрели этим вашим злобным и хитрым взглядом, у меня возникало мерзкое ощущение, что я что-то дурное сделала, чтобы заслужить такое. — Она покачала ладонями вверх и вниз, словно перебрасывая мячик туда-сюда. — Но я этого не заслужила! И каждый раз, когда вы заносили очередной отрицательный отзыв о моей работе в мое личное дело, я возмущалась, негодовала и все-таки еще и еще раз проверяла себя. Я каждый раз начинала сомневаться в себе — хоть на минуту, но сомневалась. И все время пыталась избавиться от этой проклятой уверенности в том, что начальству всегда виднее.

— Ни черта вам не виднее, мистер Крендлер. На самом деле вы вообще ничего не способны увидеть! — Старлинг сделала глоток великолепного белого бургундского и сообщила доктору Лектеру: — Очень хорошее вино. Правда, мне кажется, его уже пора снять со льда. — И вновь повернулась к Крендлеру — внимательная хозяйка, заботящаяся о своем госте: — Вы как были… тупым уродом, так им всегда и останетесь. Вообще не достойным никакого внимания, — добавила она любезным тоном. — Ну, ладно, хватит о вас за таким великолепным столом. Поскольку вы гость доктора Лектера, надеюсь, обед вам понравится.

— Да кто вы такая, в самом деле? — вдруг спросил Крендлер. — Вы не Старлинг. У вас такое же пятно на щеке, но вы не Старлинг.

Доктор Лектер между тем высыпал в разогретое и зарумянившееся на сковороде масло мелко нарезанный лук-шалот и, как только запахло жареным луком, положил туда же мелко порубленные каперсы. Потом снял сковородку с огня и поставил вместо нее сотейник. С сервировочного столика он взял большую хрустальную чашу со льдом и серебряный поднос и поставил их подле Пола Крендлера.