Каждый вдох - Николас Спаркс (2019)

– Знаю, – отозвалась Хоуп. – Но мне кажется, нам было бы хорошо вместе. Мы бы могли сделать друг друга счастливыми… – Тру смотрел, как она зажмурилась и медленно открыла глаза. – А теперь уже поздно, – глухо прибавила Хоуп.

Он нежно приподнял ее подбородок. Она смотрела на него, все такая же красивая, как четверть века назад. Тру наклонился к Хоуп, и их губы соприкоснулись.

– Никогда не поздно обнять тебя, – пробормотал он.

Поднявшись с дивана, Тру протянул ей руку. Серебристый свет взошедшей луны за окном соперничал с красноватым огнем в камине. Хоуп медленно поднялась. Тру поцеловал ее руку, которую держал в своей, и мягко, не торопясь, привлек Хоуп к себе. Он обнял ее, а она закинула руки ему на шею и положила голову на плечо. Ее дыхание трепетало у его уха, и Тру думал про себя, что большего от жизни ему и не надо. Он с первой секунды знал, что Хоуп его единственная, и еще двадцать четыре года назад понял – другой никогда не будет.

На улице завывал ветер. Хоуп покачивалась в такт музыке, прильнув к Тру всем своим телом, и он поддался желанию.

Ее рот открылся под натиском его губ, а язык нежно касался его языка, горячий и влажный. Это ощущение не изменилось, оказалось неподвластно времени. Тру крепче прижал Хоуп к себе, словно намереваясь сплавить их тела воедино. Его рука скользнула по ее спине и зарылась в волосы, затем снова принялась поглаживать спину. Он так долго этого ждал, воскрешал воспоминания столько одиноких ночей… Когда поцелуй закончился, Хоуп уткнулась лицом ему в грудь. Тру почувствовал, что она дрожит всем телом.

Услышав всхлип, он с тревогой понял, что Хоуп плачет. Тру немного отстранился, желая посмотреть на нее, но она не подняла головы.

– Что случилось? – спросил он.

– Прости меня, – прошептала Хоуп. – Я виновата, я так виновата! Зачем я вообще тебя оставила? Почему раньше не нашла? Как жаль, что ты в тот раз не сел в самолет…

В ее голосе слышался неподдельный страх, чего Тру не ожидал.

– Я здесь, – повторил он, – и больше никуда не уйду.

– Слишком поздно, – сказала она упавшим голосом. – Прости, но уже слишком поздно. Я не могу с тобой так поступить.

– Все в порядке, – нежно убеждал Тру, борясь с надвигающейся паникой. Он не понимал, что происходит, не знал, чем расстроил ее. – Я понимаю, почему ты тогда ушла. У тебя двое прекрасных детей. Хоуп, все нормально, я понимаю твой выбор…

– Дело не в этом, – она покачала головой. Слова тяжелым грузом ложились на сердце, а в голосе звучала нечеловеческая усталость: – Уже слишком поздно.

– Да о чем ты говоришь? – не выдержал Тру, хватая ее за локти и снова приблизив к себе. – Я не понимаю, о чем вообще речь. Пожалуйста, поговори со мной, Хоуп! – Он в отчаянии пытался заглянуть ей в лицо.

– Я боюсь… И не знаю, как сказать моим детям…

– Бояться нечего, я уверен, они все поймут.

– Нет, нет, – покачала головой Хоуп. – Я помню, как мне самой было тяжело…

У Тру по спине пробежала дрожь. Он с усилием глубоко вздохнул.

– Не понимаю.

Она зарыдала сильнее, цепляясь за него, чтобы удержаться на ногах.

– Я умираю, – проговорила она наконец. – У меня тоже амиотрофический склероз, как у папы, и теперь я умираю.

От этих слов в душе у Тру что-то оборвалось. Отчего-то мелькнула мысль, что тени языков пламени на стенах как живые. Последние слова Хоуп стучали в голове: амиотрофический склероз… я умираю…

Он закрыл глаза, стараясь стать ей опорой, ища в себе силы, но тело будто обмякло. Хоуп стиснула его, шепча:

– О, Тру, мне так жаль… Это все моя вина…

Он чувствовал, как что-то давит изнутри на глаза, а в ушах эхом отдавалось: «Я умираю».