Девятый круг - Блейк Крауч (2018)

Вернувшийся Стив ставит к ногам Лютера магазинный пакет, наполненный мобильниками всех возможных моделей и возрастов. Затем он защелкивает наручники у себя на запястьях и возвращается к своему креслу.

Лютер подносит к губам микрофон:

– Теперь все выгружаемся. Держаться парами, выходить через переднюю дверь. Для вас приготовлены несколько комнат. У кого-то даже будут топчаны. Не хочу никого обижать, но надеюсь, вы понимаете: колебаться я не стану. Предупреждений тоже не будет. Сюсюкаться и повторять ничего никому не буду. Если кто-то хоть в чем-либо, хоть на секунду замешкается в выполнении команд, буду просто убивать на месте. Я понимаю: это не совсем то турне по Штатам, на которое вы подписывались, но обещаю, – губы Лютера расползаются в улыбке, – для вас оно будет куда более волнительным. Я бы сказал, чертовски волнительным.

Часть II

Оставь надежду, всяк сюда идущий!

Данте Алигьери, «Божественная комедия»[48]

Лютер

Костюм на толстяке в пятнах и изодран.

Он сидит на полу, таращась снизу вверх на Лютера с дерзостью в глазах, но чувствуется, как от него исходит страх (буквально представляется, как пухлые пальцы его связанных за спиной рук извиваются и подрагивают).

– Ну как ты, Херб?

Толстяк лишь безмолвно ест его глазами.

– Ты на меня сердишься? Справедливо.

– Где Джек?

– Джек отдыхает. У нее впереди большой, долгий день. Как, впрочем, и у тебя. А еще у ваших друзей, Гарри и Фина.

– Что ты с ней сделал, сукин сын?

– Об этом, Херб, у тебя будет возможность узнать из первых уст. Или рук. Думаю, в пределах нескольких часов. Ты важная часть того, что предстоит.

Лютер нагибается и с мятого бумажного пакета у себя в ногах сдергивает черную бархотку.

Пакет он поднимает на стоящий между ними столик.

– Прежде чем приступим, я хочу предупредить: у меня нет желания вступать в дискуссию, почему я должен лишить тебя зрения. Обсудим лишь метод.

Лютер ждет реакции. И вот она наступает.

В расширенных бешенством и беспомощностью глазах толстяка проступает нескрываемый ужас.

Вот умора.

– Лишить зрения, меня? – переспрашивает Херб, не вполне, видимо, доверяя своим ушам.

– Да. И здесь у тебя есть два варианта. Что, согласись, лучше, чем один.

Под бархоткой обнаруживаются нож для колки льда и кривая игла с ниткой.

– Я думаю всадить тебе в глазные яблоки эту штуку или же зашить тебе веки. Выбор всецело за тобой. Если же ты считаешь, что не сможешь высидеть процесс зашивания, то лучше сделай глубокий вдох, и мы с тобой сразу пойдем по убыстренному и менее утомительному пути.

Толстяка бросает в пот; с двойного подбородка падают крупные капли.

– А надеть на глаза повязку не вариант?

– Герберт, – произносит Лютер так, будто выговаривает нашкодившему псу. – Не нужно рассуждать. Ты просто скажи, как именно мне действовать.

– Б-боже…

Видно, каких сил стоит толстяку сохранять самообладание.

– Выбирай. Иначе выбирать придется мне.

Голос Херба больше напоминает сиплое кряканье:

– Игла.

– Хорошо, – кивает Лютер, вставая. – Сейчас у тебя задача сохранять максимум спокойствия. Не вздумай дергаться, а уж тем более метаться с иглой возле твоего глаза. Это может быть опасно. Я ведь и палец уколоть могу.

– Это… сейчас?

– Ну а когда ж еще.

Лютер опускается на одно колено и готовит свои медицинские причиндалы.

– Начинай, – произносит он.

– Начинать что?

Лютер присаживается на стол и поднимает иглу, из ушка которой торчит двадцатисантиметровый отрезок черной нити.

– Как что. Сидеть очень, очень смирно.

Джек

Я очнулась от того, что меня изнутри бил ножкой мой ребенок.