Окончательный диагноз - Ирина Градова (2010)

– Кажется, я смогу ответить на этот вопрос, – сказала я, радуясь, что могу быть хоть чем-то полезна. – Вы же знаете, что пациентка ложилась по квоте. Операцию планировали через пару дней после госпитализации, но вдруг выяснилось, что у нее не хватает направления из Фонда социального страхования. Роберт Альбертович не знал об этом заранее, думая, что тех документов, что у нее есть, достаточно, – вы же знаете, как быстро у нас меняются правила!

Шилов медленно кивнул.

– Ее муж побежал в ФСС, принес нужный документ, но график операций уже сдвинулся, и Васильевой пришлось ждать.

– Тогда все ясно, – согласился Шилов. – Но мне все равно нужно побеседовать с Караевым. Он брал отгул, и я никак не могу до него дозвониться… В любом случае то, что произошло, выходит за всяческие рамки: чтобы пациентку выкинули из реанимационной палаты только потому, что у нее, видите ли, все показатели в норме! Из вашего, между прочим, отделения, Агния Кирилловна! Вот она, норма – лежит в больничном морге!

Я тяжело сглотнула, отчего-то испытывая чувство вины за то, что произошло в мое отсутствие.

– Я говорила с нашей заведующей, – словно оправдываясь, сказала я. – Она заверила меня, что все случившееся произошло без ее ведома, и собирается выяснить, каковы были показания к переводу Васильевой в послеоперационную палату.

– Я тоже с ней говорил, – хмыкнул Шилов. – С вашей мадам Охлопковой. Уверен, что бы ни случилось, она не станет действовать против интересов своего отделения, даже если выяснится, что дежурный врач поступил вопреки правилам… Слава богу, патологоанатом – мой старый приятель еще по институту, так что мир тесен, Агния Кирилловна. Он обещал разобраться с Васильевой в первую очередь.

– Могу я попросить вас об одолжении? – спросила я.

Шилов вопросительно взглянул на меня.

– Держите меня в курсе событий, пожалуйста.

Зав задумчиво смотрел на меня.

– А почему вас так волнует смерть этой пациентки? – поинтересовался он. – Только потому, что вы принимали участие в операции? Или потому, что чувствуете, что на вас лежит ответственность за все отделение реанимации?

Я открыла рот, но так и не нашлась, что ответить. Шилов тем не менее ждал и, судя по всему, не собирался мне помогать. Я несколько раз глубоко вздохнула, и вдруг ни с того ни с сего из глаз брызнули слезы. Я никак не ожидала такой реакции, полагая, что справилась с нервами еще в кабинете у Охлопковой. Может, это коньяк подействовал?

Шилов мгновенно изменился в лице: очевидно, как и большинство мужчин, он понятия не имел, что делать с нами, женщинами, когда мы начинаем банально реветь. Он подскочил ко мне, силой усадил на стул и попытался отнять мои ладони от лица – зачем он это делал, непонятно – пытался выяснить, действительно ли текут слезы или я притворяюсь?!

– Агния, ну… что вы, в самом деле?.. – бормотал Шилов. – Вы же ни в чем не виноваты, верно? В нашей профессии такое случается – вам ли, человеку из отделения реанимации, этого не знать?

– Вы не понимаете, – просипела я сквозь слезы. – Васильева могла остаться жива!

– Что вы такое несете?!

– Это я убедила ее пойти на операцию, ведь она до последнего сомневалась! Уже перед введением наркоза, в операционной, призналась мне, что совершенно не волнуется, потому что я сказала ей, что ничего плохого не произойдет!

– Ну, вы не бог, Агния, и Васильева тоже должна была понимать, что такие обещания, извините, не в вашей компетенции. В конце концов, пациентка была взрослой женщиной, и никакие уговоры с вашей стороны не могли заставить ее принять решение!

Это были практически те же слова, что я услышала в кабинете Охлопковой. Мое сознание говорило, что они оба правы, но на душе было муторно и противно.