Окончательный диагноз - Ирина Градова (2010)

– Нет, почему же, – пожала я плечами, присаживаясь на стул, хотя мне этого никто не предлагал. – Полагаю, это имеет отношение к смерти Розы Васильевой?

– Вы правильно полагаете, – едко ответил главный. – Что вам известно об этом деле?

– Ровно столько, сколько знают отделения реанимации и травматологии: Роза Васильева умерла от обширной ТЭЛА.

Добров повернулся ко мне в анфас (до этого он сидел боком, почти не глядя на меня, словно демонстрируя таким образом свое величайшее недовольство).

– А вот ее родичи, понимаете ли, считают иначе! – стукнул он рукой по столу. Очевидно, сила удара оказалась слишком велика, и главный поморщился, потирая ребро ладони. – Под ударом находятся сразу два отделения моей больницы, и пострадать могут многие. Нам, как вы наверняка понимаете, такое положение дел чрезвычайно невыгодно!

– Разумеется, – смиренно склонила я голову.

– И вы понимаете, что должны сделать все, чтобы Васильевы, подавшие на нас в суд, оказались не правы?

– Конечно, Сергей Никандрович. Только я, честно говоря, не вижу, как могу помешать им делать то, что они хотят? Отчет патологоанатома говорит о том, что оснований для иска нет: гибель пациентки вряд ли могла стать результатом проведенной операции…

– Вот оно: «вряд ли»! – прервал меня главный. – Значит, основания все-таки имеются!

Стараясь, чтобы мой голос звучал как можно спокойнее, я сказала:

– Ну, единственное, к чему в данном случае мог бы придраться адвокат потерпевшей стороны, это анализы умершей. Если бы, скажем, выяснилось, что Васильева была склонна к повышенному тромбообразованию, а соответствующих мер не приняли, то можно говорить по меньшей мере о халатности со стороны лечащего врача. Но, насколько я понимаю, с этим все в порядке?

– Да, – с явным облегчением ответил главный. – Судя по документам, предоставленным Караевым, анализы подозрений не вызывали. Гибель пациентки вполне можно объяснить роковой случайностью: всем известно, что смерть от ТЭЛА может наступить и без видимых причин, и никакая профилактика в любом случае не способна снизить риск до нуля. Но адвокат сейчас говорит не об этом.

– Неужели? – подняла я брови.

– Именно! Он обвиняет больницу в том, что умершей не был оказан надлежащий послеоперационный уход, что ее выставили из палаты реанимации раньше времени и оставили без наблюдения на ночь. А это, Агния Кирилловна, извините, целиком вина вашего отделения!

– Если вы не в курсе, Сергей Никандрович, – мягко сказала я, – то я не дежурила в тот вечер и ночь, когда все случилось.

– Да знаю я, знаю! – раздраженно повел плечами Добров. – Те, кто виновен в случившемся, уже имели со мной разговор.

Я могла представить, что это был за разговор! Главный никогда не стеснялся в выражениях, более того, он обладал навыками той изощренной грубости, которая отличает образованного человека от неотесанной деревенщины. Честное слово, легче выслушать поток матерных ругательств, изливаемых на тебя каким-нибудь мастером, нежели унизительные, полные ядовитого сарказма замечания, с легкостью слетающие с языка Доброва!

– Я, конечно, не снимаю с себя ответственности… – снова начала я.

– А вот это правильно! – тут же опять перебил Добров. – Виноваты все, кто делал операцию пациентке и кто недоглядел, не смог предвидеть того, что с ней может произойти!

– Вы правы, Сергей Никандрович, – согласилась я.

Наверное, Добров не ожидал, что я окажусь такой покладистой, и ждал возражений. Не услышав их, он окончательно остыл, и злобно-напряженное выражение на его лице сменилось усталостью.

– Сами-то вы что думаете? – спросил он совершенно другим тоном, нежели тот, которым начинал нашу беседу. – Почему Васильева умерла?

– Хотела бы я знать! – искренне ответила я. – Нет ничего, чего желала бы больше, но, к сожалению, теряюсь в догадках.