Светила - Элеанор Каттон (2015)

В течение последующих недель они проспали множество великих перемен, постигших Хокитику. Первого апреля Алистер Лодербек был избран членом парламента от вновь образованного избирательного округа Уэстленд, выиграв с победоносным отрывом в три сотни голосов. В своей инаугурационной речи он восхвалил Хокитику до небес, назвал ее «новозеландским самородком», выразил свое безмерное сожаление в связи с необходимостью покинуть город так скоро, заверил избирателей, что не позабудет о насущных интересах рядового старателя в новой столице, куда отправится уже в следующем месяце исполнять свои обязанности в парламенте, как подобает честному уэстлендцу. После этой речи мировой судья горячо пожал Лодербеку руку, а комиссар полиции провозгласил троекратное «ура».

Двенадцатого апреля стены Джордж-Шепардовой тюрьмы и работного дома наконец-то были возведены. Заключенных, в том числе Анну и Эмери, перевели из временного помещения в полицейском управлении в новое здание на террасе Сивью, где миссис Джордж уже вступила в должность смотрительницы. Со времен смерти А-Су она не покладая рук подрубала одеяла, шила тюремные робы, стряпала, подсчитывала запасы и отмеряла еженедельные рационы табака и соли. На людях она появлялась еще реже, чем прежде, – если такое возможно. Вечера она проводила на кладбище Сивью, а ночи – дома, в одиночестве.

Шестнадцатого числа наконец-то сочетались браком Фрэнсис Карвер и Лидия Уэллс – на глазах у толпы, которая, как гласила светская хроника «Уэст-Кост таймс», «платьем, численностью и поведением приличествовала свадебной церемонии с участием овдовевшей невесты». На следующий день после счастливого события новобрачный получил крупную сумму наличными от «Группы Гаррити» и с ее помощью полностью расплатился с кредиторами; с корпуса «Доброго пути» отодрали последние остатки медной обшивки, а костяк корабля наконец-то отправили в утиль. Карвер съехал из гостиницы «Резиденция» и ныне обосновался вместе с женою в «Удаче путника».

За это время великое множество людей протопало вверх по извилистой тропке к террасе Сивью, надеясь переговорить с Эмери Стейнзом. Коуэлл Девлин, выполняя строгий наказ Шепарда, всем давал от ворот поворот – заверяя всех и каждого, что да, Стейнз жив, и да, поправляется после тяжелой болезни, и да, в свой срок он будет освобожден из-под стражи, нужно лишь дождаться решения магистратского суда. Единственное исключение капеллан сделал для Те Рау Тауфаре, к которому Стейнз за последний месяц необыкновенно привязался. Тауфаре в тюрьме подолгу, как правило, не задерживался, но его посещения столь благотворно воздействовали на здоровье и настроение Стейнза, что Девлин вскорости тоже стал предвкушать их с нетерпением.

Стейнз, как обнаружил Девлин, был мягкосердечным, доверчивым пареньком, солнечно-улыбчивым и исполненным наивной симпатии к недостаткам и слабостям окружающего мира. О своем долгом отсутствии он почти не рассказывал: твердил лишь, что ему сильно нездоровилось и что он очень рад вернуться. Когда же Девлин осторожно полюбопытствовал, помнит ли Эмери встречу с Уолтером Мади на борту «Доброго пути», тот лишь нахмурился и покачал головой. Его воспоминания об этом периоде были крайне обрывочны и составлены, насколько мог судить Девлин, из похожих на сон впечатлений, ощущений и проблесков света. Он напрочь позабыл, как оказался на борту судна, и кораблекрушение тоже не запечатлелось в его мозгу, хотя он вроде бы сознавал, как его вынесло волною на берег и как он выкашливал соленую воду, крепко обнимая обеими руками бочонок с солониной. Сознавал, как добрался до хижины Кросби Уэллса, как миновал группу старателей, рассевшихся вокруг костра; помнил густые заросли и текучую воду; помнил сгнивший корпус брошенного каноэ, и ущелье с отвесными склонами, и красный глаз пастушка-уэка[74]; он помнил, как каждую ночь ему снились расклады Таро, и подбитые золотом корсеты, и целое состояние в мешке из-под муки, спрятанное под кроватью.