Дорожные работы - Стивен Кинг (2013)

Мысль эта показалась ему настолько потешной, что он улыбнулся. Некоторое время спустя он обратил внимание, что вкус во рту изменился. Не в худшую сторону, нет, но явно изменился. Да и слюна, казалось, загустела. А вот ноги… ноги слегка подергивались, словно только и дожидались приглашения пуститься в пляс. Более того, ему почему-то казалось, что лишь после танца ноги прекратят дрыгаться и снова станут обычными ногами, к которым он привык…

А вот следующая мысль его слегка напугала. Ему вдруг почудилось, что он потерялся в каком-то огромном и незнакомом дворце, а теперь поднимался по высокой хр-рр-рустальной лестнице…

Ага, наверное, это таблетка Оливии начала действовать, догадался он. А забавно прозвучало это слово – хрустальной, верно? Хр-рр-рустальной – трескучий такой звук, раскатистый, хрустящий, словно при движении застежки «молнии» на костюме стриптизерши.

Он довольно улыбнулся и посмотрел на сигарету, которая вдруг стала удивительно белой, удивительно круглой, самым удивительным образом символизируя американский табак и американское процветание. Ведь только в Америке делают такие вкусные сигареты. Он затянулся. Восхитительно! Да, мескалин начал действовать. Оливия была права. Похоже, он уже улетал. Знали бы люди, что он думал по поводу слова хрустальный (вернее – хр-рр-рустальный ), они бы наверняка сказали, качая головами: Ну дает парень! У него точно крыша поехала. Крыша поехала. Тоже забавное выражение. Он вдруг пожалел, что рядом нет Сэла Мальоре. Они бы с Циклопом Сэлом классно провели время. Про делишки мафии потолковали бы. Про старых потаскух. Он словно воочию увидел, как они сидят с Мальоре в небольшом итальянском ristorante, едят спагетти и слушают музыку из «Крестного отца». И все в красках – роскошных и сочных. В них можно было окунуться и плескаться, словно в ванне с пеной.

– Хр-рр-рустальный, – смачно произнес он и ухмыльнулся. Странно, он сидел и грезил тут едва ли не целую вечность, а вот пепла на кончике сигареты не прибавилось. Он поразился. Затянулся еще разок.

– Барт?

Он поднял глаза и увидел Мэри. Она принесла тарелочку с канапе. Он улыбнулся.

– Присаживайся, Мэри. Это мне?

– Да. – Она протянула ему тарелочку. Бутербродик, намазанный чем-то розовым, был треугольной формы и совсем крохотный. С чем же он? Вдруг ему пришло в голову, что Мэри страшно испугалась бы, узнав, что он «наширялся», как выразилась бы Оливия. Могла бы «скорую помощь» вызвать, а то и полицию. Или еще черт знает кого. Нужно вести себя нормально, чтобы она не догадалась. Однако от одной этой мысли он вдруг почувствовал себя совсем странно.

– Я его позже съем, – возвестил он и опустил канапе в карман рубашки.

Глаза Мэри поползли на лоб.

– Барт, ты пьян?

– Немножко, – признал он. Он видел поры на ее лице. Прежде почему-то никогда их не замечал. Господи, сколько дырочек! Как будто Господь был пекарем, а лицо Мэри – пасхальной мацой. Он невольно хихикнул, а увидев, что Мэри нахмурилась, поспешил добавить: – Ты только никому не говори!

– Про что? – озадаченно спросила она.

– Про «дурь».

– Барт, что за околесицу ты несешь?

– Мне нужно в туалет, – объяснил он. – Я скоро вернусь.

Он ушел не оглядываясь, но спиной чувствовал ее взгляд.

Оборачиваться нельзя – возможно, тогда она не догадается. Ведь в этом лучшем из миров все возможно – даже хр-рр-рустальные лестницы. Он улыбнулся с нежностью. Слово это стало ему близким другом.