Одиночка - Виктор Гавура (2021)

Васюра села в свое кресло, напоминавшее трон, и оно, невыразимо жалобно, то ли заскрипело, то ли застонало, словно живое. Она высыпала из мешка на свой стол горку мелких костей. Поверхность обрубка показалась Павлу отполированной до блеска, куда-то подевались, все зазубрены и щербины, а в обкатанных темно-коричневых косточках он узнал фаланги человеческих пальцев. Проведя над рассыпанными костями ладонью, Васюра ненадолго задумалась и, как показалось Павлу, с напускным значением торжественно провещала:

‒ То, что ждет тебя впереди, навсегда изменит твою жизнь, но это полбеды. Поганевич тебя не забыл и шлет тебе привет, и это самое главное. Советую тебе быть очень и очень осторожным во всем, что ты делаешь или собираешься сделать, а лучше всего, тебе вообще ничего не делать. Беги отсюда скорее и, как можно дальше… ‒ дала основополагающий совет Васюра.

В ее голосе Павлу послышалось глумление.

‒ Все, уходи! ‒ внезапно взъярилась Васюра, указав на дверь.

‒ И это все?.. ‒ переспросил Павел.

‒ Конечно! Что тебе еще надо?! ‒ с превосходным удивлением воскликнула Васюра.

‒ Верни деньги, ‒ сказал Павел так, что у любого другого, затряслись бы поджилки.

‒ Ладно-ладно, незачем ветер гнать, ‒ примирительно зачастила Васюра, ‒ Раз ты настаиваешь, я могу еще посмотреть, что там у тебя еще…

Васюра собрала кости в мешок, встряхнула и высыпала их на обрубок снова и снова. Было заметно, что у нее что-то не получается, как будто кто-то или что-то ей мешает, и она начала сердиться. Вообще, Павел отметил, что Васюра чрезвычайно гневлива. Резко вскочив с кресла, она начала нервно ходить вокруг своего «стола», наматывая круги, как паучиха по паутине. Павел стоял поодаль, молча наблюдая, как Васюра нарезает круги. Когда она проходила мимо его, он явственно ощущал, как от нее веет зябким сквозняком. Что-то вспомнив, Васюра вдруг остановилась и сняла со стены высушенную человеческую руку, висевшую на черной от засохшей крови веревке.

– Знаешь, что это такое? – спросила она, с игривой подозрительностью поглядывая на Павла.

– Понятия не имею, – ответил Павел.

«Ключ от всех дверей», ‒ в той руке, похожей на скрюченную ветку, он безошибочно узнал отрезанную руку висельника, в последнюю минуту цеплявшегося за свою жизнь.

– Знаешь-знаешь! – передразнила Васюра, обнажив в хищной ухмылке треугольные зубы, как у семейства псовых. – Я знаю, кто ты… ‒ торжествующе, с придыханием подалась она к Павлу.

‒ В таком случае, ты знаешь больше меня, ‒ покладисто согласился Павел, отступая, стараясь держать безопасную дистанцию.

‒ Да, знаю! Я тебя знаю, и ты меня знаешь, и нечего в овечью шкуру рядиться!

– Раз так, хватит туману́ напускать! Говори, где его найти и как с ним разобраться? – одернул ее Павел, другим, совершенно не свойственным ему голосом.

‒ «Раз так…», то и я тебе скажу: «Не спеши туда, откуда дороги нет!» ‒ огрызнулась Васюра, оскалив острые зубы хищника. Их было намного больше обыкновенного.

Свирепо рыча, как разъяренный зверь, она хватала, роняла и бросала кости в мешок. Стараясь совладать с собой, нарочито медленно, ласково поглаживая, разровняла мешок на столе и нарисовала на нем твердым пальцем высушенной руки круг, пересекший его крест, и стрелу наискось, острием направленную на Павла, а затем притронулась высушенной рукой Павлу к плечу. От этого прикосновения его словно током дернуло.

Васюра высыпала кости из мешка, и они с костяным стуком сложились на искромсанной топором щербатой плахе в человеческую кисть, повернутую ладонью вверх. Вглядываясь в нее, Васюра заговорила низким мерным голосом, как заведенные часы, словно боясь спугнуть увиденное. Только изредка она с шипением втягивала воздух через сжатые зубы.