Ловушка для птиц - Виктория Платова (2018)

Лидия Генриховна давно отключилась, а Паша все сидел над пустой чашкой капучино и размышлял о сине-белом клетчатом пледе, так некстати вылезшем из-за спины Дезобри. Напрямую связать его с жертвой убийства не получается – мало ли одинаковых вещей существует в природе? Даже люди встречаются (не обязательно близнецы), а Генриховна – все равно молодец. Отработала спектакль на твердую пятероньку, как любит выражаться капитан Вяткин. Не соврала ни в чем, но и правды не сказала. Про покойного отца – скорее всего правда. А про собаку – извините. И про брата-кардиолога, катящегося в тартарары с пика Коммунизма. А вот со старым другом из Омска-Томска даже трогательно получилось, как вся жизнь перед глазами прошла. И про Соню – трогательно. Хотя и дураку понятно, что мымра, гастролирующая по континентам со своим пернатым шапито, использует несчастную толстуху и в хвост, и в гриву. Софико-Софочка у них на все руки от скуки. И швец, и жнец, и на дуде игрец.

И Хранитель ключа.

Ее-то Паша и прижмет к стенке при первой же возможности.

Сухой лист

…Когда-то Д. играл в футбол. За гаражами, на пустыре, обсаженном пыльными кустарниками. Сначала левым крайним защитником, потом, два лета кряду, – вратарем. Он был хорошим вратарем, просто отличным; вытаскивал самые безнадежные мячи, точно определяя направление удара. Будь это другая страна, какая-нибудь Бразилия, или Испания, или Англия, или Аргентина, вообще – любая, не его, – судьба Д. была бы предрешена. Судьба профессионального футболиста. Великого, как олеандровый бражник или бражник Мертвая голова.

Царь царей.

Или если бы сам Д. был другим. Более целеустремленным, волевым и несгибаемым. Способным идти по выбранному пути, не отвлекаясь на боковые дорожки, как бы симпатично (или, наоборот, жутковато) они ни выглядели. Но Д. отвлекается. Постоянно. Начинает что-нибудь делать и тут же бросает. И свою нынешнюю работу (ту самую, которая – поденщина) он давно бы бросил, если бы заработать можно было как-то по-другому. Но по-другому не получается, поскольку существуют обстоятельства непреодолимой силы.

Сейчас Д. тоже стеснен обстоятельствами непреодолимой силы. Повержен. И это очень, очень беспокоит его.

Ему отдавали должное как вратарю, но никогда не любили. Никто не обнимал его после выигранного матча, никто не хлопал по плечу одобрительно. Без него не могли обойтись, но только на поле, в штрафной площадке. А когда всё заканчивалось и солнце футбольным мячом улетало за горизонт, Д. оставался один. Среди гаражей и пыльных кустов. Возможно, все дело было в его левой брови.

Она белая.

Правая – самая обыкновенная, черная. И волосы – черные. И сам Д. – смуглый, кареглазый парень, что правильно. А бровь-альбинос – неправильно. Она отделяет Д. от всех остальных. Отделяла – в те времена, когда он был богом на вытоптанном множеством ног футбольном поле.

Царем царей.

Или это не бровь виновата, а что-то другое? То, что сам Д. был не в состоянии разглядеть? Хотя (из-за проклятой брови) пялился в зеркала намного чаще, чем сверстники, – почти как девчонка. Когда ему исполнилось четырнадцать, Д. сбрил бровь старой отцовской бритвой. Не слишком удачно все вышло, из рук вон, что уж там говорить. Во-первых, обращаться с бритвой он не мастак, – оттого и порезался. И долго не мог остановить кровь, она сочилась и сочилась, стекала с голого лба на голое веко. Ощущение неприятное, но и захватывающее одновременно: от крови тепло, как бывает тепло от печки в январский день. И в своем тягучем движении кровь похожа на живое существо. Насекомое.

Бражники – первое, что приходит Д. в голову.

Его единственные друзья, самые преданные болельщики: это они облюбовали кустарник, который окружает пустырь. Заняли лучшие места. Собственно, оттого кусты и кажутся пыльными – из-за засилья бражников. А может, из-за чего-то другого.