Сестры - Бернар Миньер (2020)

– Это были очень умные девочки, гораздо взрослее большинства своих сверстниц. Пылкие, искренние, трогательные. Блестящие в анализе и некоторых рассуждениях. Они восхищались моими книгами, и у них это выходило за рамки простого восхищения. В таком возрасте влияние романа, фильма или песни гораздо могущественнее, чем в более старшем. Вспомните ваши первые волнующие встречи с кинематографом, ваши первые книги. Это похоже… на некий культ, на поклонение и моему миру, и моим романам. Они действительно поклонялись моим книгам…

– А следовательно, и их автору…

– Да.

– И это вам льстило.

– Нет, но я находил это весьма трогательным. И, если хотите знать, значительным и важным.

– А что было для вас значительно и важно?

– Вся их энергия, энтузиазм и… вера.

– Но ведь это были всего-навсего дети, девчонки.

Похоже, после этого замечания Ланг занервничал.

– Я же вам уже сказал: они были намного больше, чем просто девчонки. Есть и такие взрослые, которым никогда не достичь их уровня понимания.

Ковальский покачал головой.

– И ваши встречи никогда не проходили здесь, в этом доме?

– Никогда.

– Расскажите мне о них… Какое впечатление они на вас произвели? Какие еще черты характера выделялись у них среди прочих?

Романист немного успокоился и задумался.

– Я уже говорил: они были очень умны, пылки и обладали богатой интуицией. И было в них что-то неуловимое и загадочное… Мне никогда не удавалось раскрыть их до конца, добраться до сути… Что же о чертах характера, то они обладали качествами, свойственными подросткам: у них был вкус к риску, неприятие чужих идей, в особенности родительских – родителей они ненавидели и упрекали за узость жизненных взглядов, за невысокое происхождение, – жажда провокации и потребность испытать силу собственной обольстительности.

– Вас они тоже испытывали на этот счет?

– Конечно.

– Продолжайте…

– Не знаю, будет ли вам это полезно, – утихомирил его Ланг, – но вот уже несколько лет, как мы потеряли контакт. Я не знаю, в каком направлении и как они развивались в эти годы, остались ли такими же склонными к риску или встали в один ряд с другими. В этом возрасте все может резко меняться год от года.

– Вы уверены, что с ними не было никаких контактов?

– Я же вам только что сказал.

Ковальский поскреб себе бороду.

– Неважно, руководствовался ли вашей книгой тот, кто это сделал, господин Ланг. Но, так или иначе, вы не ушли из жизни девушек…

– Как это?

– Хотите этого или нет, однако влипли вы по уши.

Если сыщик рассчитывал произвести эффект и поразить Ланга, то он явно просчитался. На губах писателя снова появилась высокомерная гримаса, то ли улыбка, то ли оскал.

– Желаете меня напугать? Так должен сообщить вам, что для этого нужно еще много чего… А что у вас есть? Пачка писем и книга? Это вовсе не делает из меня убийцу.

Несколько секунд Ковальский молча, в упор смотрел на Ланга.

– Но и не говорит о вашей невиновности. Где вы были в ночь с четверга на пятницу, господин Ланг?

– Ах, вот уже до чего дошло?

– Обыкновенный рутинный вопрос. Его мы задаем всем, кто так или иначе имеет отношение к этому делу, даже отдаленное…

– Я был здесь.

– Кто-нибудь может это подтвердить?

– Нет, я был один. – Ланг поднялся. – Вы закончили? Или ко мне есть еще вопросы? Меня ждут на партию в гольф, и я уже опаздываю.

– Ну, вам не так далеко идти… Тут совсем близко, – заметил Ковальский.

Сервас тоже поднялся. И увидел, как оба собеседника смерили друг друга взглядом, прощаясь за руку.

– Удачи, инспектор, – сказал писатель таким тоном, каким пожелал бы хорошего матча какому-нибудь регбисту на стадионе в Тулузе.

Они направились к выходу. По дороге Сервас покосился на змеиные фото, висящие на стенах, и вздрогнул.