Сестры - Бернар Миньер (2020)

И все-таки он был уверен, что слышал какой-то звук. Зажег ночник, сел на постели, потом встал. Девятиметровая спальня вмещала только кровать, стенной шкаф, стул и комод. Эта мебель из «ИКЕА» предназначалась для комнаты, где он будет только спать. Сервас подошел к двери, которую держал всегда открытой. По коридору разливался сероватый туман, который шел из гостиной, дверь в комнату Гюстава была первая справа. В полумраке ее трудно было различить на фоне черной стены, но он точно знал, где она находится. Снова прислушался. Ничего. Тогда почему грудь сдавило, как тисками?

Мартен сделал еще шаг. Задержал руку на ручке двери. Потом повернул ее и открыл дверь. И сразу почувствовал холод. В свете ночника Гюстав сидел в изголовье кровати, и глаза его были широко распахнуты. Вот что за звук он услышал: сыну снова приснился кошмар.

Мальчик даже не заметил, что дверь открылась. Он пристально смотрел прямо перед собой, в противоположную сторону спальни. Сервас хотел подойти, но, повинуясь инстинкту, застыл на месте: что-то его удерживало. Внезапное ощущение чужого присутствия, мрачного и недоброго, и холод пронизывали его до мозга костей. Он повернул голову влево. Медленно. Очень медленно… Словно ни за что не хотел поворачиваться, зная, что сейчас увидит.

– У тебя замерзший вид, Мартен. Ты весь дрожишь, – медленно сказал Юлиан Гиртман[21].

Не в силах отвести взгляд от высокого силуэта в ногах кровати, Сервас затаил дыхание. Силуэт четко выделялся на фоне сероватого квадрата оконного стекла. Во мраке Мартен не мог точно разглядеть черты лица, но различал сверкающие, как драгоценные камни, глаза и улыбку тонких губ, похожую скорее на рану. Застывшую, неестественную, жестокую улыбку. Ему не понравилось, как Гиртман смотрит на его сына. И не понравилось, что творится с его собственным сердцем: оно словно покрылось ледяной коркой и гнало по всему телу похолодевшую кровь. Он хотел что-то сказать, но не смог: слова застряли в горле. На него накатил приступ тошноты.

А потом Сервас вдруг почувствовал справа от себя еще чье-то чужое присутствие… Он был настолько захвачен появлением Гиртмана, что попросту его не заметил, но ощутил еле уловимое движение воздуха.

Не говоря ни слова, Мартен медленно повернулся в эту сторону окаменевшим телом. И в пространстве между ночным столиком, где горел ночник, стеной и дверью увидел ее… Это была она: Марианна… Она распростерлась в какой-то странной и непостижимой позе. Вместо того чтобы посмотреть на своего сына – их сына, – отвернулась от него и уставилась в стену, почти уткнувшись в нее лбом. В полумраке Сервас различал только ее профиль. Жесткий, застывший, враждебный. Что с ней такое? Почему она отвернулась от Гюстава и не хочет даже взглянуть на него?

Посмотри на него! Это же твой сын!

Мартен вгляделся в мальчика, и его тревога усилилась. В широко открытых глазах ребенка он прочел ужас. Гюстав боялся… Боялся этих двоих… И сразу же в нем взметнулись гнев и протест. Отцовское чувство взяло верх и вернуло ему способность двигаться. Он рванулся к кровати. Гюстав сидел, съежившись и подтянув колени к груди, и Сервас вдруг понял, что не эти двое вызывали у него такой ужас, а то, что находилось в кровати.

Сердце его колотилось, он откинул одеяло – и замер. Десятки змей – черных, серых, полосатых – длинных и блестящих, как судовые канаты на палубе корабля, извивались между простыней и одеялом. В нескольких сантиметрах от ног Гюстава. Мартен закричал.

И проснулся.

Он буквально плавал в поту. Сердце стучало так же отчаянно, как во сне. Сервас сел на постели и попытался отдышаться. Как это часто с ним случалось, сон был настолько реален, что разлившаяся в крови дурнота еще долго его не отпускала.