Охота на Вепря - Дмитрий Агалаков (2017)

– Эх ты, курий сын! – поднимаясь, громко выкрикнул Степан. Несомненно, это был их «язык кличек». – Только не пальни, смотри! – он высоко поднял руку с винтовкой. – Я это, Митька, я! А ну, разглядел?!

– Вижу! Вижу! – уже заплакали в доме.

Мы переглядывались, пока Митька открывал засов. И уже через минуту шагнули в дом. Лицо слуги было разбито, левый глаз совсем затек, поэтому он и не мог толком разглядеть, что за гости явились по его душу. И поэтому жив остался Степан, разве что с продырявленной шапкой. Внутри дом оказался куда непригляднее, чем снаружи! Все в нем было порушено, развалено.

– Они ж все облазали, ваше сиятельство, – объяснял он, – все обобрали, прислугу, кого перебили, кого в подвал засадили, матушку Софью Алексеевну обухом по голове, не сдюжила она, померла!

– Кто?! – Степан тряхнул его со всей силой. – Ну?!

– Да разбойники, черти!

– Когда?!

– Да вчера, ровно в обедню! «Мы, – говорят, – народовольцы!» Откуда взялись? Кто его знает! – Митька утирал кулаком слезы, размазывал по лицу неумытую грязь. – Меня – прикладом в лицо! А у меня уж топорик был. Я одному и махнул по руке-то в ответ-то, кажись, пальцы отсек, и бежать. Я ж в доме каждый уголок знаю. Заперся на чердаке, ничего не вижу. Слышу, как бабы наши кричат, плачу, а что сделать могу? Кучера нашего, Екима, застрелили, кухарку тоже. Над Людмилой, служанкой, надругались, она сейчас у себя, захожу: едва дышит. Не померла ли?

– Нехристи, – давясь гневом, прошептал Кураев. – Да как же это? А, Петр Ильич?..

Я слова не мог вымолвить – в глазах потемнело, голова шла кругом!

– А что же Марфа Алексеевна? – вдруг спросил я, сам голос свой слыша через туман. – Ее… тоже убили? – у меня слова липли к языку. – Или… что?

– Увезли Марфушу, – кивнул Степан. – С собой забрали. Живую, мертвую – не знаю. Увезли…

– Напали в обедню, когда в Чувах колокола звенят, – проговорил я. – Чтобы выстрелы никто не услышал…

– И жечь не стали, – кивнул Степан. – Народовольцы эти, тати…

– Не стали жечь, чтобы сюда вся округа не хлынула, на пожар-то, – сказал я. – Тут бы соседи-помещики сразу прилетели, вооружились бы – и по свежим следам поймали бы душегубцев. Кто из дворян от такой охоты откажется? Не-ет, – покачал я головой. – Нападение на усадьбу сам дьявол придумывал! Ваше сиятельство, нам надо полицию вызвать, пошлите Емельяна.

Почти тотчас же, вооружившись, Емельян сел на одного из коней Сивцовых и с письмом хозяина помчался в Чувы.

– Часа через два будут здесь, – кивнул Степан.

– Вспомнил-вспомнил, – Митька вдруг схватил товарища за рукав. – У нас же за трое суток до того каторжанин наш сбежал!

– Какой каторжанин? – сурово спросил Кураев.

– Да Зыркин! Камердинер наш! Пантелей Ионович! Вы сами приказали, не отпускать его, пока не вернетесь? Сказали: хоть месяц его там держите, хоть год! Мы все выполнили! Еким, кучер, царство ему небесное, принес жратву подлюке нашему, ну, как обычно. А потом я прохожу мимо, слышу, кто-то подвывает. Говорю: «Вой-вой, Пантелей Ионович, тебе в самый раз только выть, да грехи замаливать!» Прохожу еще через час – тот же вой. Решил я Екима найти, сказать, пусть заглянет, что там и как: может, представляется уже наш камердинер-то? Поди, с месяц точно пес бешеный на привязи! А Екима нет. Я обо всем Софье Андреевне и рассказал. Взяли мы ружье, спустились в погреб, а там Еким по рукам и ногам связанный, с кляпом во рту. Да голова разбита. Зыркин, видать, как-то распутался, заманил и ударил его. А в конюшне Пегаса нашего нет – барский был конь, самый лучший, самый быстрый. И выбрал-то Пантелей Ионович самый вечер, чтобы проскользнуть незаметно!

Втроем мы переглянулись. И надо же было такому случиться: перед самым нашим приездом! Великое горе, зловещее. Но теперь все было ясно: Зыркин ускользает, а через три дня – бандитское нападение!

Кураев сокрушенно покачал головой: