Талантливый мистер Рипли - Патриция Хайсмит (2016)

Уверенность в себе даже побудила его написать тетушке Дотти письмо в спокойном, любящем и снисходительном тоне, к которому он никогда раньше не прибегал да и не имел возможности его обнаружить. Справившись о ее цветущем здоровье, об узком бостонском круге, он объяснил ей, почему ему нравится Европа, почему он собирается здесь какое-то время пожить, и растолковал все так красноречиво, что переписал эту часть письма и спрятал в письменный стол. Он написал это вдохновенное письмо как-то утром за завтраком, сидя в спальне в новом шелковом халате, сшитом по его заказу в Венеции, глядя в окно то на Большой канал, то на башню с часами Пьяцца Сан-Марко по ту сторону канала. Закончив письмо, он снова приготовил кофе и на машинке Дикки марки «Гермес» написал завещание Дикки, оставляя себе его доход и деньги в разных банках, после чего расписался как Герберт Ричард Гринлиф-младший. Том счел за лучшее не привлекать свидетелей, чтобы банки или мистер Гринлиф не потребовали от него разъяснений на тот счет, что за человек свидетель, хотя Том раньше уже задумывался, а не изобрести ли какую-нибудь итальянскую фамилию, возможно принадлежащую реальному лицу. Этого человека Дикки вполне мог пригласить в свою итальянскую квартиру в Риме с целью засвидетельствовать завещание. Надо рискнуть с незасвидетельствованным завещанием, подумал он, но машинка Дикки была такая изношенная, что напечатанные на ней буквы вполне воспринимались как почерк, а Том слышал, что собственноручно написанные завещания действительны и без свидетелей. Подпись была выполнена великолепно и в точности повторяла тонкую, витиеватую подпись в паспорте Дикки: прежде чем подписать завещание, Том с полчаса попрактиковался. Потом расслабил руки, расписался на клочке бумаги и тут же – на завещании. Пусть попробует кто-нибудь доказать, что это не Дикки подписал завещание. Том вставил в машинку конверт и напечатал на нем: «Любому заинтересованному лицу», с примечанием, что письмо нельзя вскрывать до июня этого года. Он засунул конверт в боковой карманчик чемодана, будто уже давно там его держал и не собирался вынимать после приезда. Потом вложил «Гермес» в футляр, спустился вниз и бросил машинку в небольшой приток канала, настолько узкий, что и лодка в нем не протиснулась бы. Приток тянулся от угла дома к стене сада. Он был рад, что избавился от машинки, хотя раньше расставаться с ней ему не хотелось. Подсознательно он, вероятно, предчувствовал, что собирается написать на ней завещание или что-то не менее важное, поэтому и возил ее с собой.

Том следил за итальянскими газетами и парижским изданием «Геральд трибюн», публиковавшими материалы по делу Гринлифа и Майлза, с серьезной озабоченностью, приличествующей другу Дикки и Фредди. К концу марта газеты стали склоняться к предположению, что Дикки, возможно, мертв, что он убит тем же человеком или теми же людьми, которые извлекали выгоду посредством подделки его подписей. В одной римской газете сообщалось, что кое-кто в Риме считает, будто подпись на письме из Палермо, в котором утверждалось, что никакой подделки не было, также была поддельной. Другие, однако, с этим не соглашались. Некий полицейский, не Роверини, считал, что преступник или преступники были с Гринлифом в близких отношениях, имели доступ к банковскому письму и нагло отвечали на него сами. «Интересно не то, – цитировала газета слова офицера, – кто подделывал подписи, а то, каким образом он получил доступ к письму, ведь служащий гостиницы утверждает, что передал заказное письмо в руки Гринлифа. Этот служащий говорит также, что Гринлиф в Палермо всегда был один…»