Талантливый мистер Рипли - Патриция Хайсмит (2016)

Мистер Малуф кивнул, но ничего больше не сказал. О каких малозначительных вещах он собирался рассуждать, подумал Том, если он уже говорил, что не читает газет? В вечерних газетах писали, что в Венецию прибыл мистер Гринлиф и остановился в «Гритти Палас». О том, что в Рим прибыл частный детектив из Америки, не сообщалось, как не сообщалось и о том, что таковой находится в пути, что заставило Тома усомниться в рассказе мистера Гринлифа о частном детективе. Ему казалось, что этот рассказ он слышал от кого-то другого, а может, это был один из его надуманных страхов, которые никогда не имели в основании ни грана достоверности и которых, по прошествии пары недель, он стыдился: как можно было вообще в такое верить? Или, например, в то, что у Мардж с Дикки в Монджибелло была интрижка, что они чуть ли не были любовниками. Или в то, что страх перед разоблачением после подделки подписи в феврале погубит его и, продолжай он играть роль Дикки Гринлифа, все откроется. Страх перед разоблачением прошел. Последний его страх исчез после того, как семь из десяти экспертов в Америке заявили, что не верят в то, что чеки подделаны. Он мог бы подписать еще один перевод из американского банка и продолжать жить в образе Дикки Гринлифа, если бы только не позволил своим надуманным страхам взять над собой верх. Том стиснул зубы. Остатками сознания он продолжал прислушиваться к тому, что говорит мистер Малуф, который, стараясь произвести умное и серьезное впечатление, описывал свою утреннюю поездку на острова Мурано и Бурано. Том еще крепче стиснул зубы. Он слушал, нахмурившись, но сам продолжал размышлять о своей собственной жизни. Может, пока не доказано обратное, ему и стоит поверить в рассказ мистера Гринлифа о приезде частного детектива, но это не должно его волновать и вызывать страх, который он никоим образом не должен обнаруживать.

Том рассеянно ответил на какое-то замечание мистера Малуфа, и тот, добродушно и беззлобно рассмеявшись, отошел в сторону. Том презрительно смотрел на его широкую удаляющуюся спину, понимая, что и раньше, и сейчас он был груб, что нужно взять себя в руки, потому что выказывать любезность даже по отношению к этой горстке второсортных торговцев антиквариатом и покупателей бижутерии и пепельниц – Том видел образцы их товаров, разложенные на кровати в спальне, где гости сложили свои пальто, – обязанность джентльмена. Но они слишком уж напоминали ему тех людей, с которыми он распрощался в Нью-Йорке, думал он, поэтому они и вызывали у него нервный зуд и ему так хотелось бежать.

В конце концов, оставался он здесь только из-за Мардж, из-за нее одной. Она была всему виной. Том отпил мартини, поднял глаза к потолку и подумал, что не пройдет и нескольких месяцев, как он научится выносить присутствие даже таких людей, ему хватит на это нервов и терпения – если он снова окажется среди них. Вообще-то, после отъезда из Нью-Йорка он стал лучше, а будет еще лучше. Он глядел в потолок и думал о том, как поплывет под парусом в Грецию, выйдет из Венеции и направится к югу по Адриатическому морю, потом войдет в Ионическое море и поплывет к острову Крит. Так он и сделает этим летом. В июне. Июнь. Какое сладкое и приятное слово, сколько в нем чистоты и неги, сколько солнца! Однако мечтания его длились всего несколько секунд. В уши ему снова ворвались громкие и резкие голоса американцев; точно когтями впивались их слова ему в плечи и спину. Он невольно отошел от того места, где стоял, и приблизился к Мардж. В комнате, помимо нее, были еще две женщины, отвратительные жены двух отвратительных джентльменов, и Мардж, надо признать, выглядела лучше их обеих, но ее голос, как ему казалось, был хуже, такой же, как у них, только еще хуже.