Первородный грех - Филлис Джеймс (2005)

Пока они складывали бумаги, Кейт думала о Франсес Певерелл. Дэлглиш был с ней очень мягок. Впрочем, когда и с кем он бывал жестким во время опроса? И в том замечании насчет одежды он был совершенно искренен. Но все равно это оказалось замечательно эффективным способом завоевать доверие Франсес Певерелл. Вероятно, ему было жаль молодую женщину, возможно, она ему даже нравилась, но никакие личные чувства никогда не могли повлиять на проводимое им расследование. «А как насчет меня? — спросила себя Кейт уже не в первый раз. — Разве он не проявит ту же отстраненность, ту же сравнительную безжалостность во всем, что касается самых разных сторон его профессиональной жизни? Он уважает меня, — думала она, — его радует, что я работаю в его группе, он мне доверяет. Иногда мне даже кажется — я ему нравлюсь. Но если я когда-нибудь провалю задание, надолго ли это останется без изменений?»

А Дэлглиш сказал:

— Мне надо теперь на пару часов вернуться в Ярд. Встретимся в морге, на аутопсии, все трое — вы, я и Дэниел, но может случиться, что мне придется уйти, не дождавшись ее конца. У меня в восемь часов встреча с комиссаром и министром в палате общин. Не знаю, когда смогу освободиться, но сразу приеду в Уоппинг и мы обсудим, как далеко нам удалось продвинуться.

Вечер обещал быть долгим.

29

Было без двух минут три. Блэки сидела за своим рабочим столом в полном одиночестве. Ее томило странное беспокойство — результат отчасти отложенного шока, отчасти — страха, отчего любое действие, казалось, требовало невыносимого напряжения сил. Она подумала, что может уйти домой, хотя никто ей этого не говорил. Нужно было разложить дела по папкам, расшифровать и отпечатать письма, которые накануне надиктовал Жерар Этьенн, однако представлялось неприличным, да и бессмысленным подшивать документы, которые никогда не будут им востребованы, и печатать письма, которые его рука никогда уже не подпишет. Мэнди ушла полчаса назад: ей, видимо, сказали, что она больше не нужна. Блэки смотрела, как она достает мотоциклетный шлем из нижнего ящика своего стола и застегивает молнию на плотно облегающей кожаной куртке. Увенчанная блестящим красным куполом, ее тоненькая фигурка с длинными, в черных рубчатых леггинсах ногами, немедленно — впрочем, как всегда, — преобразилась в карикатурное подобие какого-то экзотического насекомого. В ее прощальных, адресованных Блэки словах звучало неловкое сочувствие:

— Послушайте, не стоит из-за него сон терять. Я, например, не стану, хоть мне-то он нравился, на вид по крайней мере. Но с вами он вел себя как настоящий ублюдок. А вы как — с вами все в порядке? Я хочу сказать — домой нормально доберетесь?

Она тогда ответила:

— Спасибо, Мэнди. Со мной уже все в порядке. Это все шок. В конце концов, я ведь была его личным секретарем. А вы знали его всего неделю и то как временная машинистка.

Эти слова — неуклюжая попытка восстановить утерянное достоинство — даже в ее собственных ушах прозвучали унижающе и помпезно. Мэнди в ответ только пожала плечами и ушла, не промолвив больше ни слова; ее громкое прощание с миссис Демери эхом разнеслось по всему холлу.

Незадолго до этого интервью с полицейскими очень приободрило Мэнди, и она немедленно отправилась на кухню — обсудить все с миссис Демери, Джорджем и Эми. Блэки тоже очень хотелось бы принять участие в обсуждении, но она сочла, что было бы неподобающим ее статусу, если бы ее застали сплетничающей с сотрудниками нижнего звена. Кроме того, она понимала, что они вряд ли станут приветствовать ее вторжение в их откровенные разговоры и рассуждения. С другой стороны, ведь ее не пригласили на совещание директоров, когда они закрылись в конференц-зале, и их видела одна только миссис Демери, потому что ей позвонили, попросив принести еще кофе и сандвичей. Ей подумалось, что в Инносент-Хаусе больше нет места, где в ней нуждались бы или где она могла бы чувствовать себя в своей тарелке.