– Фанечка… Золотце…

Женщина выронила скалку, бросилась к мужу на шею, заголосила:

– Люди добрые! Да что ж это делается. Вашего кормильца бьют, а вы о ступеньки носки сбиваете.

С улицы донесся гул, будто кто-то разворошил осиное гнездо. Малика побледнела. Даен подошел к окну, нахмурился. И лишь Адэр рассматривал разбитый кулак с таким видом, словно только что услышал обнадеживающий диагноз врача.

Со словами «Да мы вас…» селянка кинулась к двери.

– Я конфискую дом, – сказал Адэр.

Уже взявшись за дверную ручку, Фаня обернулась:

– Какой дом?

– Ваш.

Уперев руки в бока, она двинулась к Адэру:

– Ты кто такой?

– Вашего сына отправлю в приют…

– Да кто ты…

– …если ты сейчас же не замолчишь.

– Фанечка, делай, как он говорит, – проблеял начальник.

Не переставая оглядываться на Адэра, она приблизилась к мужу:

– Да кто он…

– Он страшный человек, – прошептал начальник и, обхватив жену за плечи, разрыдался. – А я плохой человек.

Адэр сжал-разжал кулак, неторопливо прошел через комнату, приоткрыл двери. Перед крыльцом собрались зажиточные люди, одетые с иголочки.

– Родня?

– Родня, – еле слышно призналась Фаня.

Адэр вернулся на свое место, сложил на столе руки:

– Если не разойдутся, я конфискую их имущество.

У Фани подкосились ноги. Начальник подтолкнул ее к двери:

– Делай, как он говорит.

Вскоре начальник и его жена сидели перед свечой. Тихо переговариваясь и всхлипывая, писали подписку о невыезде из селения.

– Почему на крайней улице так воняет? – спросил Адэр у Даена.

– Так то ж рабочая улица.

– И что?

– Там, что ни развалины, так отхожее место. Мужики идут с трактира и заскакивают. Улица длинная, пока домой донесешь.

Начальник с женой положили перед Адэром бумаги.

– На прииск ни ногой, пока не приедет комиссия, – сказал он. – Если сбежите, найду.

Взял докладную и опись имущества. Долго изучал их, потирая подбородок. Какое-то время сидел, глядя на начальника, а тот сдувался прямо на глазах, беспрестанно вытирая то лоб рукавом окровавленной дорогой рубашки, то ладони о добротные, но словно пожеванные коровой, штаны.

Наконец Адэр произнес:

– Даю две недели, чтобы вернуть украденные деньги.

Толстяк схватился за сердце:

– У меня нет…

– Родные помогут. Они ведь тоже замешены?

– А если откажут?

– Без суда и следствия отправишься в тюрьму.

Фаня привалилась плечом к мужу и еле устояла на ногах.

– Без суда? – прошептала Малика.

– Проводи их, – приказал Адэр Даену, и, когда за супругами и стражем закрылась дверь, повернулся к Малике. – Что ты сказала?

– Он имеет право на защиту.

– Кто так решил?

– Наказание назначает суд.

Адэр схватил ее за локоть и притянул к себе. Его глаза полыхнули безудержным гневом.

– Я – закон, я – суд. Мне продолжать?

Малика вырвалась, отскочила к окну:

– Вы Всевышний?

– На этой земле – да!

– Всевышнему потребовалось семь дней, чтобы сотворить мир. Вам же хватит минуты, чтобы его разрушить.

Подлетев к Малике, Адэр вскинул руку. Она сжалась в ожидании удара. А он указал в окно:

– Ты это называешь миром?

– Они другого не знают!

– Здесь жалость неуместна.

– А справедливость?

– Ты часто с ней сталкивалась?

– Нет. Но хотелось бы.

– Жалость и справедливость не уживаются рядом. Начальник похитил деньги, устроив на работу мертвые души. Разве несправедливо вернуть в казну наворованное?

– В казну? Если уж быть справедливым до конца, то он похитил деньги не из казны, а у рабочих.

Скрипнула дверь.

– Еле до поворота довел, – проговорил Даен, топчась возле порога. – Врача в селении нет. Надеюсь, сам оклемается.

– Жалко его? – спросил Адэр.

– Человек ведь.