Лихорадка - Тесс Герритсен (2008)

– Некролог по поводу кончины матери госпожи Гау. «Альтея Фрик шестидесяти двух лет, зверски убитая на прошлой неделе, была похоронена тринадцатого ноября вместе с остальными членами семьи Гау. Уроженка Двух Холмов была дочерью Петраса и Марии Госс, преданная жена и мать двоих детей. Сорок один год была замужем за Донатом Фриком, который утонул прошлой весной, – голос Винса вдруг затих, аспирант потрясенно взглянул на Линкольна, – во время наводнения на реке Саранча.

Ошеломленные этим подтверждением, они молча уставились друг на друга. На полу у ног Винса шумел обогреватель, а его светодиод излучал оранжевое сияние. Но в тот момент Линкольн не чувствовал тепла – только холод. Ему казалось, что он уже никогда не сможет отогреться.

– Несколько недель назад, – снова заговорил Линкольн, – вы упоминали об индейцах, пенобскотах. Говорили, что они отказывались селиться на берегах озера Саранча.

– Да. Для них это табуированное место, так же как и подножие Букового Холма, где протекает река Мигоки. Они считали это место опасным.

– А вы знаете, почему оно считалось опасным?

– Нет.

Линкольн задумался.

– Название Мигоки – я так понимаю, это на языке пенобскотов?

– Да. Это искаженное «санкаделак мигаки», так они называли эту местность. «Санкаделак» на их языке – это что-то вроде слова «река».

– А что означает второе слово?

– Давайте я перепроверю. – Винс снова развернулся на стуле и снял с полки потрепанную книжицу «Язык пенобскотов». Пролистав ее, он быстро нашел нужную страницу. – Вот. Я оказался прав насчет «санкаделак». На языке пенобскотов это «река» или «поток».

– А другое слово?

– «Мигаке» означает «драться» или… – Винс запнулся. И поднял взгляд на Линкольна: – «Убивать».

Они снова уставились друг на друга.

– Вот откуда взялось это табу, – тихо проговорил Линкольн.

Винс сглотнул.

– Да. Это Река Убийств.

17

– Жирная жопа, – прошептал Джей-Ди Рейд из секции тромбонов. – У Барри жирная жопа!

Ной оторвался от нот и украдкой покосился на своего соседа Барри Ноултона. Отчаянно стараясь не сбиться с ритма, бедолага крепко сжимал в руках саксофон; его лицо приобрело пунцовый оттенок, и он снова покрылся потом, как это всегда случалось, когда мальчик нервничал. Барри Ноултон потел в спортзале. Потел, когда спрягал глаголы на уроках французского. Потел, когда с ним заговаривала девчонка. Сначала он заливался краской, потом на его лбу и висках проступали капельки пота, и уже в следующее мгновение они начинали стекать по лицу Барри, словно расплавленное жарой мороженое по сахарному рожку.

– Твою мать, у него такая жирная жопа, что, если запустить в космос, у нас появится новая луна.

Капля пота скатилась по лицу Барри и упала на саксофон. Он так крепко сжимал инструмент, что у него побелели костяшки пальцев.

– Отвали от него, Джей-Ди, – обернувшись, сказал Ной.

– О-о! Теперь тощая жопа ревнует, ей тоже хочется внимания. У меня отсюда такой вид открывается! Толстая жопа и тощая жопа – отличная парочка!

– Я сказал, отвали!

Оркестр вдруг разом смолк, и в наступившей тишине произнесенное Ноем «отвали!» показалось чуть ли не криком.

– Ной, что у вас там происходит?

Обернувшись, Ной увидел, что господин Санборн нахмурился и смотрит в его сторону. Господин Санборн был отличным парнем, да что там говорить – любимым учителем Ноя, но этот человек никогда не замечал, что творится на уроках в его классе.

– Ной задирается, сэр, – доложил Джей-Ди.

– Что? Да это он сам задирается! – запротестовал Ной.

– Я так не думаю, – осклабился Джей-Ди.

– Он нам мешает! Лезет со своими идиотскими шутками!

Господин Санборн устало сложил руки на груди.

– Могу я спросить, что это за шутки?