Лихорадка - Тесс Герритсен (2008)

Линкольн вздохнул и провел рукой по волосам. Ферн казалось, что с каждым днем в них прибавляется седины, так же, как и у нее. Не далее как сегодня утром она заметила предательские белые прядки в своих светлых волосах и с горечью осознала, что из зеркала на нее смотрит женщина средних лет. Впрочем, перемены в лице Линкольна она воспринимала более болезненно, нежели собственный стареющий образ. Возможно, потому, что ее память до сих пор хранила живые воспоминания о том мужчине, каким он был в двадцать пять лет – темноволосый, кареглазый, с волевым лицом. Это еще до того, как его привлекла Дорин. Ферн разглядывала морщины на его лице и уже в который раз думала: «Со мной ты был бы гораздо счастливее, чем с ней».

Они вместе зашли в ее кабинет. Начался четвертый урок, и их шаги гулким эхом разносились по опустевшему коридору. Над головой висела растяжка: «20 ноября – Праздник урожая!» Из класса господина Рубио доносился унылый хор голосов: «Ме llamo Pablo. Те llamas Pablo. Se llama Pablo…» [2]

Кабинет был ее личной территорией; в нем отражался стиль ее жизни – все на своих местах, аккуратно и безупречно. Книги строго расставлены по полкам, корешками наружу, никаких лишних бумаг на рабочем столе. Все под контролем. Порядок влиял на детей благотворно, и Ферн искренне полагала, что школа может успешно функционировать только в таком режиме.

– Я понимаю, что все упирается в кадры, – сказала она, – но все-таки хочу, чтобы ты рассмотрел возможность отрядить кого-то из сотрудников в школу.

– Ты же понимаешь, Ферн, что мне придется снять кого-то с патруля, а я не уверен, что это необходимо.

– И что ты там патрулируешь? Пустые дороги! А вся опасность сосредоточена здесь, в этом здании. Именно здесь и нужен полицейский.

Наконец он кивнул.

– Я сделаю все, что смогу, – пообещал он и поднялся.

Его плечи, казалось, согнулись под тяжестью навалившихся проблем. Весь день ему приходится расхлебывать дела в городе, виновато подумала она, и никакой благодарности, одни только требования и критика. И дома его никто не ждет, никто не утешит. Мужчина, который совершил ошибку, женившись не на той женщине, не должен страдать всю оставшуюся жизнь. Тем более такой достойный, как Линкольн.

Ферн проводила его до двери. Они стояли так близко друг к другу, и искушение броситься ему на шею, обнять его было так велико – ей пришлось сжать руки в кулаки, чтобы сдержаться.

– Смотрю на то, что творится, – призналась она, – и все думаю: что я делаю не так, где ошиблась?

– Твоей вины здесь нет.

– Шесть лет я проработала директором, и вдруг мне приходится бороться за то, чтобы восстановить порядок в школе. Бороться за свое место.

– Ферн, я действительно думаю, что это временная реакция на недавний инцидент со стрельбой. Детям нужно время, чтобы оправиться от этого потрясения. – Он ободряюще похлопал ее по плечу и повернулся к двери. – Это пройдет.

Клэр снова заглянула в рот Мейрид Темпл. Картина была знакомой – покрытый налетом язык, тонзиллярные ниши, подрагивающий язычок, свисающий розовым лоскутом. И этот запах, как из старой пепельницы, тот самый, что насквозь пропитал кухню Мейрид, где они сейчас находились. Был вторник – день домашних вызовов, и Мейрид была предпоследней пациенткой в сегодняшнем расписании Клэр. Когда медицинская практика разваливается, когда пациенты перебегают к другим врачам, приходится принимать отчаянные меры. Осмотр Мейрид на дому, в прокуренной кухне, был как раз такой отчаянной мерой. Годилось все, лишь бы пациентка была довольна.

Клэр выключила свою ручку-фонарик.

– Ваше горло практически в том же состоянии. Есть легкое покраснение.

– Но оно все равно жутко болит.

– Бактериологический анализ отрицательный.

– Вы хотите сказать, что пенициллина больше не дадите?

– Прошу прощения, но у меня нет на это оснований.

Клацнув вставными челюстями, Мейрид устремила на Клэр взгляд своих выцветших глаз.