Город мертвых - Город мертвых (2016)

Штопор сменил направление вращения и, судя по всему, начал втягивать разложенную на атомы субстанцию пациентки в Строителя, а та запульсировала и раздулась еще сильнее, покрывшись волдырями и язвами, а затем исцеляясь.

Вторая неамбулаторная пациентка попыталась развернуть кресло с намерением добраться до двери, но Джон действовал быстро и решительно, хлестнув ее по рукам своей утяжеленной дубинкой. Он вздернул ее на ноги, швырнул в сторону теперь уже огромного и нависающего над ними Строителя и с диким ликованием закричал:

– Используй ее, используй ее, используй ее!

Строитель впитала плачущую женщину еще яростнее, чем других пациентов, а затем переработала ту, что лежала после разряда шокера на полу, с невероятной жестокостью, отчего радость Джона почти перешла в экстаз. Природа самой программы членов Коммуны делала для него невозможными все виды радости, помимо счастья от эффективного разрушения. А потому он полностью отдался этому опыту и его понесло, как некоторых членов секты пятидесятников во время службы, хотя причины буйного ликования Джона являлись совершенно иными. Он бил себя кулаками в грудь, таскал за волосы, извивался, бился, нес околесицу, бессмысленные слова лились из него, пока он не заткнул сам себя, вцепившись зубами в кулак правой руки.

Джон осознал, что сестра Ньюбури наблюдает за ним с выражением почти неодобрения, но ему было все равно. Это дозволенная ему радость, она нужна ему, необходима. Он чувствовал: то, как отдался этой радости, – оправдано. Поскольку пациентов убивали и перерабатывали, ему в тот момент не требовалось никого удерживать, в краткий миг спокойствия между разрушением Строителя и актами творения.

Отверстие без зубов и губ сформировалось в аморфной массе Строителя, и оттуда к потолку полетел поток серой жижи, которая прилипла, прожгла пластик, тут же став толстой узловатой веревкой. На конце этого якоря начал формироваться кокон, по мере того как миллиарды наноживотных, занимаясь множеством различных задач, трудились в унисон, выстраивали утробу, из которой со временем появится очередная машина для переработки человеческого мусора. Они наполнили кокон собой, а также измельченной субстанцией четверых пациентов, ставших сырьем для постройки очередного Строителя.

Когда нынешний Строитель начала вешать второй кокон, экстаз Джона Мартца достиг своего пика и схлынул, переходя в куда более спокойное, но невероятно сладостное удовольствие. Он стоял неподвижно, охваченный благоговением, и все еще кусал свой кулак, поскольку укус отображал его глубинное желание лучше, чем все предыдущие хаотичные движения и околесица. Если бы он мог получить исполнение любого своего желания, он пожелал бы только одного: быть Строителем, вгрызаться в человеческую плоть как тысяча цепных пил, поглощать их и делать из ненавистного рода машины для убийства, которые уничтожили бы еще больше им подобных.

Он хотел пожирать людей заживо.

И осознал, что не должен выражать это желание перед сестрой Ньюбури или кем-либо другим. Такая страсть была оскорблением Виктора, сотворившего его таким, как он есть, а он должен быть навеки предан и благодарен создателю. К тому же один из принципов культуры Коммуны заключался в том, что каждый из них абсолютно равен всем остальным, никто и ни в чем не был умнее, сильнее или лучше других.

То, что Джон вообще смог грезить о том, чтобы стать Строителем, неизмеримо более эффективным и смертоносным в сравнении с любым из членов Коммуны, означало его стремление к росту, следовательно, у него была способность, превозносящая Джона над всеми остальными членами Коммуны.

Джон хотел пожирать людей заживо. Как можно больше людей.

Но это было не так уж плохо, пока он не задумывался обо всем слишком уж глубоко. Если он позволит себе зациклиться на том, каково это – являться Строителем и перерабатывать человеческую плоть в машины геноцида, он не сможет быть эффективным членом Коммуны. Неэффективность – их единственный грех.