Денис хотел ответить, хотя и не очень представлял, что именно, но горло словно стянуло кожаным ремнем. Сердце все так же трепыхалось в груди, сбивая дыхание, руки вибрировали, но ноги, против его желания, шли по квартире, покрытой пылью и вереницами следов.

Анку сидел в кресле: спина прямая, кисти покоились на деревянных ручках, белоснежные волосы ниспадали на плечи черного костюма, древние глаза безучастно смотрели на посетителя.

– Я понимаю, что тебе сейчас далеко не до моих саркастических ремарок, но все же мне, в силу профессии и возраста, простительны некоторые вольности. Надо же как-то разбавить тот мрачный образ, что создали для меня смертные.

«Он знает про мой разговор на детской площадке», – затрепыхалась в голове паническая мысль. Он боялся думать о том, какая кара его может ожидать за это. И только ли его? Денис вновь вспомнил слова Константина Андреевича: «Отныне ответственность за невыполнение моих простых правил я делю между тобой и твоей милой, но чрезмерно любопытной подругой».

Он взглянул в холодные глаза Анкудинова и тут же отвел взгляд. Это простое движение походило на стопроцентное признание своей вины, но он ничего не мог с собой поделать.

Константин Андреевич улыбнулся. Губы приподнялись, но взгляд остался по-прежнему колючим.

– Ты, кажется, волнуешься. Это хорошо. Ты – человек, и тебе свойственны фобии. Пока.

«Пока? Что это значит – пока?» – подумал Денис.

Анкудинов слегка встряхнул головой и продолжил:

– Однако же вернемся к нашим делам. Надо признать, что справился ты довольно сносно. Лучше, чем я ожидал.

Денис обреченно кивнул. Как еще он мог ответить на подобную похвалу. Однако тут же почувствовал облегчение – Анкудинов увел разговор в сторону, и это могло означать, что он все же ничего не знает о разговоре под дождем. А фраза про смертных просто попала на благодатную почву страха Дениса. Совпадение, ни больше ни меньше.

«Или игра в кошки-мышки», – подумал Денис, и облегчение вновь сменилось тревогой.

В руках Константина Андреевича, как по мановению волшебной палочки, возник уже знакомый Денису портфель. Щелкнули замки. Металлический звук вышел каким-то неубедительным и пустым, словно уголек, неспособный разжечь костер.

Анкудинов извлек на свет бумажник.

– Мы можем долго вести нашу милую и непринужденную беседу, но, как говорят англичане, business before pleasure[7]. Язык ты знаешь – думаю, поймешь.

Денис кивнул, еще раз подумав о том, что означало сказанное Анкудиновым «пока».

Достав солидную пачку тысячных купюр, Константин Андреевич принялся отсчитывать банкноты, но затем замер на секунду и, отделив от общей массы, протянул примерно треть Денису.

– Полагаю, для закрепления наших с тобой деловых отношений можно позволить себе потратить чуть больше.

Денис не дотронулся до протянутых денег.

– Я не возьму, – еле слышно проговорил он, непроизвольно поморщившись от резкой боли в висках.

Анкудинов изобразил на лице удивление, за которым показалось скрытое раздражение.

– Ты не… что?

– Я не возьму, – чуть более уверенно повторил Денис.

В нем зародилось новое чувство, сильно его удивившее. Надежда. Слабая, практически несуществующая, но все же надежда. Он внезапно осознал, что за маской мудрости и злого сарказма Анкудинова пряталась какая-то слабость, червоточина. «Ахиллесова пята», как в «Трое» с Брэдом Питтом. Оставалось только выяснить, в чем же заключается эта слабость. И пусть сейчас он понятия не имел, как бороться со Смертью, но все же опыт специалиста по голливудским блокбастерам говорил – шанс на победу всегда есть, иначе фильм будет бессмыслен.

– Не возьмешь.

Лицо Анку вдруг стало меняться. Метаморфозы происходили так быстро и закончились так внезапно, что походили больше на легкую галлюцинацию. Но Денис не мог позволить себе такой роскоши, как самообман. Его вера в происходящий бред окрепла и не подвергалась сомнению.