Ранняя пташка - Джаспер Ффорде (2019)

Несмотря на то что в подвале было тепло, я ежился от холода, в висках гулко стучало сердце. Второго и третьего лунатиков я нашел неподалеку: кучка костей и хрящей, втиснутые между машинами. Не было ничего необычного в том, чтобы найти их вместе. Лунатики, отдыхая между кормежками, обыкновенно собираются вокруг какого-либо центра притяжения. Луч света, проникающий в окно на потолке, труба отопления, что-нибудь такое, что издает умиротворяющие звуки, вроде радиоприемника, настроенного на эфирный треск, колеса водяной мельницы, колокольчиков, звонящих в порывах сквозняка, или птицы в клетке. До меня вдруг дошло, что ничего этого в подвале нет. Только машины, накрытые брезентом, кирпичные стены, сводчатые потолки и толстые провода на ржавых кронштейнах.

У меня в груди появилось какое-то неуютное чувство. Машина, вокруг которой собрались мертвецы, была больше остальных. Большая, плавные обводы…

Я сорвал с нее брезент.

Это был синий «Бьюик».

Я уставился на него с нарастающим смятением. Это была та самая машина, которая мне снилась. И не просто той же самой модели и того же самого цвета – это была в точности та же самая машина – отсутствующие колпаки на колесах, криво висящая наклейка «Автомобильной ассоциации», ржавые бампера, помятое крыло, наполовину опущенное стекло в водительской двери. Поежившись, я потер виски, оглянулся, снова посмотрел на машину, потрогал ее. Она была настоящая. Мне приснилось то, что я никогда не видел.

Я провел пальцами по капоту. Мне стало жарко, меня охватила паника. Не было никаких рук, никакой миссис Несбит, никакого дуба, никаких камней – только одна машина. Я медленно обошел вокруг нее и открыл водительскую дверь. Внутри стоял затхлый, заплесневелый запах, словно в редко проветриваемой кладовке. Там не было ничего особенного, кроме банки леденцов «Миссис Несбит» и нескольких неоплаченных штрафов за неправильную парковку, но в кармашке в двери я нашел документы на машину. Согласно им, она была зарегистрирована на Дона Гектора, что только повысило мое беспокойство. Я заглянул за козырек от солнца, и мне в руку упали ключи.

К связке был прикреплен брелок в виде кроличьей лапы. Это мне тоже приснилось.

Непроизвольно отступив назад, я ощутил жаркое, неуютное предчувствие возвращения сна, агрессивно вторгшегося мне в сознание. Я увидел на полу пятна света, проникающие сквозь крону дуба, и внезапно «Бьюик», стоявший передо мной, превратился в «Бьюик» из сна, а вокруг на бетонном полу появились руки, живые, извивающиеся, подобно здоровенным паукам, покрытым кожей.

– Руки! – ахнул я, охваченный дрожью отвращения, и тотчас же поймал себя на том, что говорю совсем как Моуди.

Поддавшись внезапному порыву, я окликнул вслух, не сестру Зиготию, Люси, Джонси или Аврору, а Бригитту. Я не ждал никаких последствий, однако они наступили: совершенно внезапно поле, деревья и руки исчезли, и я снова оказался в замкнутом пространстве подземного гаража.

Я выждал немного, когда дыхание успокоится и сердце перестанет колотиться.

«Это гибернационный наркоз, идиот!»

Наиболее опасные последствия аномального пробуждения в разгар Зимы имели не физиологический, а психологический характер: в самой слабой своей форме наркоз приходил в виде зуда или онемения, а дальше проходил всю гамму от сонливости до опьянения и галлюцинаций, в которых обрывки не подавленных своевременно сновидений вызывали раздвоение действительности, что могло привести к мании преследования, диссоциативному поведению и, в крайних случаях, насилию по отношению к себе самому и окружающим.