Малакай и я - Дж. МакЭвой (2021)

— Мысль, возможность, шанс, которые никогда не приходили в голову маленькой девочке, потому что она не знала Америки, хотя здесь она родилась, здесь выросла и жила. Америка — это не просто место или страна, Америка была ее. Земля свободных и родина смелых — это ее земля. Поэтому девочка беззаботно шла домой к своему учителю на угол Мейпл и Фифс Бэнк. Иногда она даже задерживалась допоздна, а раз она была смелой, то не боялась темноты.

Кикуко резко сложила веер, схватив его обеими руками. Улыбка угасла, глаза казались потухшими, когда голос стал более жестким, но по-прежнему эмоциональным. Он был наполнен смесью замешательства, боли и печали.

— Она не боялась темноты, поэтому в темноте монстры не появлялись. Они не вылезали оттуда с когтями, острыми, как бритва, зубами или бусинами красных глаз. Потому что это были не монстры, а люди. И пусть у них не было когтей, но было иное оружие в их руках — бумага. Важная бумага. Бумага говорила, что маленькая девочка была не американкой, а японкой, и поэтому она больше не могла просто так гулять, а отец сказал ей никогда не показывать храбрость ее сердца, потому что это могут ошибочно счесть за предательство.

— Все еще ничего не понимая, маленькая девочка уехала вместе с остальной своей нацией, ведь теперь у нее была национальность, отделившая ее от других, национальность, которая выселила их из дома на Фифс Бэнк в новый дом в кемпинге Белла Виста — названом так по жившим там итальянцам. Итальянцы рассказали ей то, что скрывали ее родители и братья; что Америка участвовала в мировой войне и воевала именно против ее народа. Поэтому американцами они больше не могли быть. Кемпинг Белла Виста был не кемпингом, а тюрьмой с красивым видом.

— Девочка плакала, потому что не понимала, она была за тех и других, она хотела быть хорошей для обоих народов, но это было бы предательством. И так она плакала каждый день у забора, плакала даже когда ее покрывало снегом впервые недели марта.

Кикуко сгорбилась и вся затряслась, и чем больше я смотрел на нее, тем меньше ее там оставалось, и когда я моргнул, то увидел маленькую девочку, сидящую у забора в снегу, она рыдала так безутешно, что еле могла дышать, а когда ей удалось вдохнуть поглубже, она зарыдала еще сильнее.

Март 1942 — Кемпинг Белла Виста, Монтана.

— Как тебе удается плакать? — Навис над ней маленький мальчик. Его черные волосы стали влажными от снега, а белые уши от холода понемногу розовели.

Девочка взглянула на него и вытерла лицо.

— Мне грустно!

— Я знаю, но откуда у тебя слезы? — спросил он с любопытством, и его круглое лицо замерло напротив ее.

— Что? — Она отодвинула голову и уставилась на него.

Он продолжал смотреть на нее.

— Ты плакала здесь вчера, и позавчера, и позапозавчера. У тебя еще остались слезы?

— Я выпила океан! Оставь меня одну! — Она оттолкнула его, вставая со снега, и сердито зашагала к другой части обтянутого колючей проволокой забора.

— У тебя снег на заднице! — крикнул он ей вслед.

Она подпрыгнула, словно от толчка, и повернулась, чтобы посмотреть на него, в то же время прикрывая себя сзади руками. Мальчик смеялся над ней.

— Пока, плакса!

— Я не плакса!

— Да, плакса!

— Нет, не плакса!

— Эй! — Мальчик подпрыгнул от голоса офицера. Под его сапогами хрустел снег, на плече темно-оливковой униформы покоилась коричневая винтовка. Мальчик подбежал к девочке и взял ее за руку.

— Простите! — сказал он быстро за них обоих.

Офицер оглядел их.

— Где ваши родители? Почему вы здесь шатаетесь?

— Потому что хотим, — пробормотала девочка из-за спины мальчика.

— Потому что хотели посмотреть на оленя. — Он указал сквозь забор, и хотя до деревьев было еще далеко, там на самом деле стоял олень. — Мы хотели, чтобы он подошел поближе, но она все плакала, потому что замерзла. Поэтому сейчас я отведу ее домой.