Без любви - Изабель Бланко

‒ Илайджа, милый. По правде говоря, я бы хотела иметь внуков в будущем.

Дерьмо. И вот мы опять об этом. Может, если я буду игнорировать свою мать достаточно долго, она прекратит поднимать эту тему.

В прошлые разы такое не срабатывало, но черт, раз в год и палка стреляет.

‒ Как ты посмел играть с мечтами Саманты, Ил? ‒ сказала Софи, готовя себе омлет и параллельно одаривая меня самодовольной улыбкой. ‒ Разве тебе безразличны ее чувства?

К счастью, моя мать занята приготовлением своего собственного омлета, поэтому не видит, как я показываю Софи средний палец.

‒ Видишь? ‒ Моя мама подносит апельсиновый сок к губам, ее движения деликатны и изящны, как всегда. ‒ София понимает. В чем проблема? Пришло время осесть и создать семью.

Пару мгновений я просто привожу в порядок дыхание, пытаясь сгладить неловкость, которую всегда приносит с собой этот разговор. Также изящно, как она сама, моя мать уже доказала, что у нее нет никаких сомнений в своей правоте.

‒ Мам, мне двадцать семь.

‒ Почти двадцать восемь!

‒ Именно. Слишком рано сковывать себя подобной ношей.

‒ Дети ‒ это дар, Ил. А не ноша.

Мама права. Я больше беспокоюсь о матери этих детей.

Я пью свой кофе. Он не из «Старбакса», и все же один только вкус заставляет меня вспоминать Пейдж.

Перед моими глазами вновь возникает ее удивленное лицо в тот момент, когда она переживает свой первый в жизни оргазм… Ее дыхание сбивается… Ее губы слегка приоткрыты… Я слышу, как она стонет. Соки из ее киски насквозь промочили ткань моих боксеров. Черт, это чертовски горячо. Так сильно заставить девушку кончить? Святой боже.

То, как я чувствовал ее, какой влажной она становилась, вперемешку с клубничным запахом ее блондинистых волос, возносило меня на вершину.

И вашу мать, я и сам так чертовски сильно кончил, что у меня онемели пальцы на ногах.

Ее грудь идеальна, она прекрасна, темно-розовые соски, а ее киска? Святые угодники, она просто убивает меня. Я никогда не видел такой милой вагинки. И это восхитительно. Мягкие розовые половые губки окружают ее маленький клитор.

Я едва сдерживаюсь, чтобы меня не пробрало дрожью, когда вспоминаю, как эти половые губки вбирали в себя мой твердый член.

Моя мать глубоко вздыхает, я четко слышу разочарование, и этого звука достаточно, чтобы вырвать меня из моих сексуальных фантазий.

Софи смотрит на меня, ее темно-голубые глаза сияют.

Черт. Я знаю этот взгляд.

‒ Илайджа, неужели проблема найти женщину для серьезных отношений? ‒ спрашивает мама, в ее орехового цвета глазах читается то же разочарование, которое я слышу в ее голосе. ‒ После твоих отношений с Джоан прошло одиннадцать лет.

‒ И ты прекрасно помнишь, как дерьмово это было, ‒ бросаю я ей в ответ, раздраженный, что она подняла эту тему именно в середине нашего вечера, не позже.

Мама была тем, кто ходил со мной к доктору, когда боль стала слишком сильной, и я больше не мог позволить себе отрицать свои подозрения. Она сидела со мной, держала меня за руку, хотя мне и было семнадцать, и я считал, что уже слишком большой для подобного дерьма.

Я все еще помню ее резкий вздох, когда доктор объявил нам результаты анализов.

Гонорея. На ранней стадии, поэтому можно вылечить быстро и без последствий.

Джоан, девушка, которая заразила меня, мне изменяла. И самое худшее ‒ с двумя парнями одновременно.

У Броди, одного из ее пареньков, диагностировали гонорею за месяц до меня.

Джоан изменяла мне с одним из моих самых близких друзей, и еще посмела заразить меня этой ужасной болезнью.

Официант подходит к нам, чтобы спросить, как все проходит. Должно быть, за столом чувствуется настолько сильное напряжение, что он останавливается, неуклюже глядя на нас.

Мама тут же включает режим «безупречной дамы» и дает официанту знать, что все просто идеально.

Она поворачивается обратно ко мне, когда официант уходит.