Рулетка судьбы - Антон Чижъ (2019)

Тут надо заметить, что обстановка квартиры господина Лабушева просилась иллюстрацией в нравоучительный роман. В котором заядлый игрок опускается на самое дно. Что другим игрокам должно послужить предостережением. Петр Ильич пребывал на самом дне. От картин на обоях остались следы, вместо ковра – потертый паркет, окна зияли карнизом без штор, ни одной безделушки или милой вещицы, без какой не обходится настоящий джентльмен. Не заложены остались только стулья. Страсть к игре имела одно положительное последствие: в квартире было просторно. Лабушев тщательно скрывал от всех, в каком положении оказался. Но что можно скрыть от полиции…

– Простите, угостить вас нечем, – смущаясь, сказал он.

Из кармана пальто, которое некуда было повесить (вешалка тоже заложена), Пушкин вынул фотографическую карточку, но пока не повернул лицевой стороной.

– Господин Лабушев, как давно вы знаете своих двоюродных сестер Терновскую, Живокини и Амалию Тимашеву?

Петр Ильич картинно уселся на стуле и закинул ногу на ногу.

– О, сестры Завадские! О, моя юность… Как веселы мы были, как искренне шутили, как верили судьбе… И что же? Что осталось от нашей юности? Осколки…

Это была декламация с особой романтической интонацией.

– То есть вы были с ними в Висбадене, – сказал Пушкин.

Лабушев изобразил рукой нечто из репертуара кафешантана.

– Ах, Висбаден, моя юность… Как весело летело время… Какой там роскошный курзал с рулеткой… Но знаете, юноша, – Петр Ильич явно пришел в себя, – …скажу вам откровенно: попутешествуешь за границей, и хочется домой, в родную Москву. Где еще наешься до отвалу за рубль!

Не стоило узнавать, чем теперь питается Лабушев, что наедается за рубль. Хотя на Сухаревке за копейку нальют миску варева, в котором чего только нет, а за другую – ломоть из отбитой муки. То есть из пыли, что вытряхивают из мучных мешков. Народ не брезглив.

Пушкин выставил фотографию, на которой в два ряда сидели пять барышень.

– В нижнем ряду госпожа Терновская, Амалия Тимашева и некая мадам Львова, – сказал он, не глядя на снимок. – Во втором ряду мадам Живокини. Кто рядом с ней?

Петр Ильич даже не сделал попытку поискать пенсне и монокль, которых у него давно не было. Но и разглядывать не стал. Фотография была ему знакома.

– Что вас смущает? – спросил Пушкин, видя, как пожилой джентльмен не решается на откровение. – Кто она? Только не говорите, что не помните. Не поверю.

Угроза подействовала.

– Она давно умерла, – сказал Лабушев, отводя взгляд от портрета.

– Тем более назовите ее имя…

Лабушев заерзал, будто хотел убежать. Да только некуда.

– О ней не принято говорить среди родственников… Она всеми забыта…

– Что барышня совершила столь ужасное? Увела богатого жениха?

Подхватив стул, Петр Ильич пересел почти вплотную.

– Никому не расскажете? – шепотом спросил он.

Об этом можно не беспокоиться. Сыскная полиция даже любимых тетушек держит в неведении. Только господину Эфенбаху позволяется узнать все тайны. Если он, конечно, пожелает.

– Прошу, – сказал Пушкин.

– Это их сестра Полина… Родилась вместе с Верой Васильевной…

– Почему ее вычеркнули из семьи?

Почти на ухо Лабушев раскрыл Пушкину страшную тайну.

Оказывается, тридцать лет назад, когда юные барышни Завадские отдыхали на висбаденском курорте, Полина совершила ужасный поступок: украла деньги, которые должны были пойти Амалии в приданое, и сбежала с ними. Семья оказалась на грани катастрофы. Если бы не чудесный выигрыш Амалии, она бы не смогла выйти замуж за Тимашева.

– Разве Амалия не проиграла все? – спросил Пушкин.

Петр Ильич согласно кивнул.

– Вы правы, спустила до нитки, что могла. Но наследство не тронула. И тут такая подлость… Деньги ведь не в банке лежали, а в номере гостиницы… Такие тогда были наивные и чистые нравы…

– Сколько Амалия выиграла?