Московский детектив - Татьяна Устинова, Татьяна Гармаш-Роффе (2019)

И ушел. Даже не взглянул, что подруга в слезах захлебывается. А она плакала еще долго. Оплакивала и свою первую любовь, и все те красивые стихи, что когда-то посвящал ей Вадим, и своего нерожденного голубоглазого сыночка, которого родной папа не захотел с первых дней его жизни…

А когда слезы кончились, она решила, твердо и навсегда: Вадима, предателя, больше не существует. И никаких денег на аборт она с него она не возьмет. Сама справится. Не маленькая. А поликлиник кругом полно.

И справилась бы, не попадись на ее пути въедливой гинекологички. Докторша, видите ли, решила заботу проявить – позвонила родителям по телефону из медкарты и сдала свою пациентку со всеми потрохами: «Беременность шесть недель, и если аборт, то на других внуков не рассчитывайте – резус-фактор у вашей дочери отрицательный, рожать больше не сможет».

Скандал дома поднялся ужасный. Мама в гневе швырнула о стену свою любимую вазу, папа впервые в жизни залепил дочке пощечину, а соседи стучали в стену куда настырнее, чем когда Лена мучила их бесконечными гаммами.

А когда еще одна изрядная порция слез (и откуда в организме столько воды берется?) была израсходована, предки вынесли вердикт: «Что ж. Раз так вышло, будешь рожать. Сама виновата. А с Вадима твоего мы алименты стребуем». Но тут уж уперлась дочка: с подлецом Вадиком у нее все кончено. Она больше не хочет его видеть. Никогда.

Вот так и получилось: Лене едва исполнилось семнадцать, а на руках уже крошечный ребеночек. Одна радость – школу все-таки закончить успела, хотя за аттестатом, под косыми взглядами бывших одноклассников, пришлось идти уже с ощутимым пузом.

– Что ж, Сальникова, ты меня разочаровала, – вздохнула на прощание педагог по специальности. – А ведь такие надежды подавала. Могла бы «Гран-при» получить…

– Получу еще, – заверила Лена.

– Смешно, – пожала плечами учительница. И равнодушно отвернулась от бывшей ученицы.

…И мудрая учительница, конечно, оказалась права. Разве до конкурсов теперь, когда у малыша вечно то грипп, то ветрянка? Разве до музыки, до игры, когда своего молока у Лены нет, а на дорогущие смеси постоянно не хватает денег?..

Инструмент в первый год новой жизни Лена даже не открывала: рев малыша да бесконечные родительские претензии – вот и вся музыка… И время пролетело мигом – лихорадочно, взбалмошно, бесполезно. А на второй год, когда сынуля немного подрос, Лена рискнула подать документы в музучилище – конечно, уже не в престижную Гнесинку, а в обычное, попроще. И, только на старых знаниях, неожиданно поступила – не зря же когда-то педагоги хвалили «потенциал». Но мелькнувшая было мечта, что «Гран-при» от нее все-таки не уйдет, быстро покрылась прахом. Сынок по-прежнему бесконечно болел, по разу в неделю в клочья изрывал одежки и постоянно требовал то бананов, то новых игрушек. А родители с неустанным занудством пеняли, что в стране дефолт на дефолте, они уже не юны, а на их руках – безработная дочь с ребенком. В такой обстановке, ясное дело, не до конкурсных программ – пришлось учеников брать и за гроши мучить слух их жалкими гаммами и арпеджио. А еще подрабатывать в родном училище концертмейстером. И даже переписывать ноты, по десять центов за страничку…

Вот и вышло: ей целых двадцать два, а в активе лишь шестилетний сынок, диплом непрестижного музучилища да десятиметровая комната в родительской квартире. А бывшие одноклассники – кто в оркестре Большого театра, кто у Спивакова, а то и вовсе в Ла Скала. Не говоря уж об отдельных везунчиках, кто сольную карьеру сделал, вроде Женьки Котикова – у того вообще полный шоколад, сплошь гастроли по престижным площадкам, и, как пишет бульварная пресса, он только за один концерт в Доме музыки сто тысяч долларов заработал. А она, Лена, тоже подававшая немало надежд, – в итоге одна, без мужа, без денег, в позорной должности концертмейстера.