Амнезия - Сэм Тэйлор (2008)

В этих буколических условиях и были написаны величайшие книги Риала. Первым был опубликован третий по счету сборник стихов «Желания» (1963), вскоре за ним последовала подборка критических статей «Книга как отражение мира» (1965), включающая знаменитое эссе о Кафке и статью о Хорхе Луисе Борхесе и Филиппе Ларкине,{16} названную лондонской «Таймс» «странной и разоблачительной», принесшую своему создателю еще большую славу.{17} В сборнике также опубликовано иллюстрированное фотографиями любопытное эссе «Хороший глаз, дурной глаз», которое включают в различные антологии чаще прочих произведений Риала.{18} Ко времени, когда эти работы начали публиковаться, Риал уже три с половиной года трудился над «автобиографическим романом» «Лабиринт». Еще через год, на середине третьей по счету правки, он решил забросить роман и, доведенный до отчаяния несовершенством собственной памяти, написал «О невозможности вспомнить».

Опубликованная в 1966 году, эта тоненькая книжица, хоть и заклейменная критиками как порождение «псевдонауки», вызвала одобрение некоторых известных ученых. Вдохновленные открытием Риала, они решили опытным путем доказать то, во что верил философ. Суть воззрений Риала заключалась в следующем: наша память есть миф; все попытки «вспомнить» прошлое не более чем реконструкция, сотворение прошлого заново, выдумка. Чтобы продемонстрировать справедливость своей теории — то, что сам Риал называл ее «коренной безусловностью», — он выдвинул идею о некоем человеческом существе, чья единственная в своем роде личность, чья душа перестают существовать, когда он засыпает. Просыпаясь, он словно рождается заново — не тем, кем уснул, а совершенно новым человеческим существом.{19}

«И даже более того, — завершает свою мысль Риал, — можно сказать, что „я“ становлюсь новым человеком не только каждое утро, но и каждый миг бодрствования; что „я“ постоянно меняюсь; что „я“ описывает мою сущность только в настоящий момент времени. И если „я“ говорю о себе в какой-то период в прошлом, значит, мое „я“ лжет, пусть даже только себе самому».{20}

В это время Риал уже начал выказывать признаки того, что обеспокоенные родители Бергер назвали его «маниями». Другие источники сообщают, что у философа обнаружились чудаковатые привычки: он мог запереться на семьдесят два часа, причем в коттедже все это время горел свет, затем проспать целые сутки, и все это время его настроение менялось от младенческой безмятежности до слепого отчаяния.{21} Глубоко верующая служанка-эльзаска Бергеров Габриела Шварц, которая последние пять лет приносила Риалу пищу, а стало быть, имела возможность наблюдать философа вблизи чаще прочих, признавалась, что «он бывал то очень добр, то страшно зол, но чаще всего равнодушен. Он походил на привидение: душа бродила далеко, оставив позади смертную оболочку. Я совершенно не удивилась, когда его тело тоже исчезло».{22}