Распутье - Тальяна Орлова, Егор Серебрянский (2020)

Меня не навещали. Я потеряла счет времени, но по прикидкам прошло не меньше недели до того дня, как я начала целенаправленно считать. Повезло, что медики не оказались настолько зверями, чтобы привязывать меня постоянно – я не демонстрировала никаких признаков буйства, со временем меня перевели с инъекций на таблетки. Заторможенность оставалась, мысли вообще будто по черепушке изнутри растекались, но так я хоть отчасти себя осознавала. Сидела у окна и пыталась думать.

Сашу убил Коша, но долго злиться на последнего я не могла. Кое-как складывала по кадрам все произошедшее и, кажется, до конца поняла, что произошло: он спас меня, подставился сам, но спас. Да и Сашу спас от еще худшей участи. Он выстрелил слишком быстро, как будто просто не дал возможности Ивану выкрикнуть приказ. Нет, на Кошу я не злилась. Мне вообще больше нечем было злиться – из меня сделали какую-то вялотекущую пластмассу.

Палата у меня была одиночная – наверняка Иван об этом договорился, но и медперсонал с меня глаз не сводил. Я притихла, старалась ни с кем не общаться в столовой, но внимательно слушала. Похоже, здесь лечили очень разных пациентов – и нередки были полностью невменяемые. Иван опасался за мою жизнь, потому договорился об «одиночке»? Скорее всего. И скорее всего он рано или поздно явится – удостовериться, сделала ли я нужные выводы. А иначе… что ж, он вполне может содержать меня в психушке годами.

Таблетки делали с моим разумом что-то невозможное. Я вроде бы понимала, что должна ненавидеть мужа, но сил для этого не оставалось. К врачу вызывали раз в день, он задавал одни и те же вопросы: «Не повторяются ли у меня галлюцинации?» и «Нет ли каких-то мыслей, которыми я хотела бы поделиться?». Про галлюцинации я только в первые дни отрицала, а потом смирилась и признавалась – мол, были, и нет, больше не повторяются. Все разговоры о выписке заканчивались добродушной и многозначительной улыбкой доктора. Да не выпустят меня отсюда, никогда не выпустят. Разве что на руки к Ивану.

Если бы я могла беспокоиться, то обязательно начала бы паниковать от того, что он не приходит. Дни начала считать в уме по рассветам и сделала вывод, что муж явно не спешит. Пыталась не глотать таблетки – не вышло, медсестра просила открыть рот и показывать. Шла после приема в туалет и засовывала два пальца в рот, вызывая рвотные позывы, но и это заметили. Похоже, я далеко не первая здесь такая, сообразительная. Зато меня снова начали привязывать на ночь ремнями – возможно, это способ наказания для «самых умных». Меня даже не выпускали на прогулки. Медсестра хлопала по плечу и обещала, что как только состояние улучшится, переведут в другое отделение – а там рай! Видимо, рай по сравнению с этим. Но как может улучшиться мое состояние, если оно и без того стабильно? Да, я сутки прорыдала, но на моих глазах убили дорогого человека! Вряд ли кто-то на моем месте выдержал бы. Более того, вряд ли я избежала бы этого «лечебного воспитания», если бы и не впала в истерику.

Примерно через месяц я начала сомневаться в своем здоровье. А вдруг все психи считают, что они здоровы? Может, смерть Саши лишила меня и без того небогатого умишка? И я этого перехода просто не заметила.

Со временем я начала мечтать увидеть в окне Ивана. Ведь он заботился обо мне, любил – именно так, как умеет. Я же ценила это четыре года, сама виновата, что ценить перестала. Полезла зачем-то в его дела, Саше не смогла объяснить – его убили из-за меня. А Ваня… Ваня такой, какой есть. Все-таки лучше вернуться к нему, чем навсегда остаться здесь. Я гнала от себя это слабоволие, но на самом деле никакой воли во мне не осталось – все вышибли, вытравили красивыми таблетками, ночными ремнями и глухим одиночеством. Два месяца или три. Или пролетело уже полгода, просто я шизофреничка, потому могу сильно ошибаться в подсчете рассветов.

* * *