Любава - Кай Вэрди (2020)

— Вона ты о чем… — задумчиво протянула старушка, подтягивая концы платка. — Я то ее никогда не видала, но люди баили — красивая она была шибко… Вот Любава, дочка ее — та нет, девчонка как девчонка, обычная, в отца, видать, пошла, а Настасья в свое время не одно сердце разбила.

— Красивая… — вздохнул Илия. — Глаза у нее необычные… — и, заметив, что старушка аж развернулась, уставившись на него с открытым ртом и медленно осеняя себя крестным знамением, усмехнулся. — Баб Мань, не надо на меня так смотреть. Нет никакого призрака. Портреты на стене висят, фотографии. Потому и знаю, как усопшая хозяйка выглядела. И мужа тоже видел, и дочку ее. Муж-то в привидения у вас вроде не записан? — насмешливо поддразнил он бабку, все еще неверяще глядящую на него.

— А сама-то не являлася? — осторожно спросила баб Маня, тут же спрятав глаза.

— Нет, потому что это невозможно. И никогда и никому она не являлась, в том я тоже уверен. А легенду люди придумали. И дом стоит, потому что построен качественно, и строители всем это не раз говорили, — сдвинув брови, строго высказал ей Илия. — В Господа веровать надо, и уповать на милость Его, а не сказки людям рассказывать.

— Пойдем ужинать, — стремясь перевести тему, потянула его за рукав старушка. — А тама и Петрович, глядишь, мож и расскажет, какой она была, — заискивающе заглядывая священнику в глаза и увлекая его в сторону своего дома, бормотала она.

Глава 5

Как построил Прохор Тимофею дом, он семью перевез. Подворье готово еще не было, ну ничего, потерпели маленько. С младшей самой, Настенькой, сложновато было — только родилась малышка, без баньки с ней тяжко, но справились. Сам Тимофей с женой в закутке за печкой устроились, старшей дочери закуток отгородили — большая уж девка была, о тринадцати годах, уже и свататься к ней начинали, негоже ей в одной комнате с пацанами — то быть. Старшие сыны четырнадцати и двенадцати годов печку себе облюбовали, а малышню всех четверых в большой комнате устроили. Настеньке зыбку возле их закутка повесили. Всем место нашлось. Хороший дом получился, просторный.

Прошло лет десять, и пришла беда, откуда не ждали. Как начали караваны по реке ходить, да с кораблями и рабочие приплывали, и просто люд в храм помолиться шел, особливо иконе благодатной поклониться, напал на поселок страшный мор. Сперва-то и не поняли — первыми старики в лихорадке свалились, да недолго лежали, день-два, да отходили. Вслед за ними малые дети слегли, потом те, кто постарше, а там и взрослых косить начало. Почитай, за пару недель двора не осталось, где смерть не отметилась.

Первое время умерших еще хоронили, как положено, но как стали люди вымирать целыми семьями, когда уж боле, чем пол поселка на кладбище снесли, стали покойников прямо в домах их сжигать, в надежде заразу остановить. Но ничего не помогало — людей с каждым днем умирало все больше и больше, а пережить болезнь единицам удавалось.

Попервой зараза обходила дом Настасьиного отца стороной. Уж половину поселка схоронили, тех, кто не заболел, единицы оставались, кто-то и выздоравливать начинал потихоньку, а Настасьину семью мор всё не брал. Может, оттого, что дом ихний на отшибе стоял, на хуторе? А может, оттого, что Тимофей детям строго-настрого в поселке появляться запретил, да и сам туда не хаживал. А то и оттого, что как люди из церквы уходили, он туда бросался да на коленях у иконы чудотворной здоровье да жизнь детям своим вымаливал. Или потому, что сама церква рядышком была, колокольным звоном да ладаном хворь отгоняла. Кто знает? Но не трогала смерть семейство на хуторе.

Мор уж вроде на убыль пошел, меньше четверти выживших в поселке осталось, когда свалился с той же хворью брат Настасьи. Узнал он, что невеста его померла, так сжечь ее вместе с домом не дал, могилу выкопал да схоронил самолично. А через день и сам слег.