Духовные беседы - Архимандрит Софроний Сахаров (2003)

В мои молодые годы пришлось мне читать слова Пушкина: «Кто меня враждебной властью из ничтожества воззвал?» Была мысль у поэта, что мир страдает, — и если страдает мир, то каков Он, Создатель этого мира? Но вот приходит Его Сын, чтобы говорить с тем человеком, который создан по образу Божию и по подобию; и мы созерцаем предвечную мысль Бога-Творца нашего о человеке. И если человек видит себя во Христе изначально таким благим, как Сам Бог, явившийся на Земле, то, конечно, если нам показано это Духом Святым, мы уже никуда не можем уйти от этого великого Акта Божественного бытия. Значит, не Создатель наш виноват в этих страданиях, а существо, подобное Ему потенциально, — человек, образ Бога-Абсолюта.

И вот, Его мы имя призываем: «Господи Иисусе Христе, Сыне Отечь, вземляй грех мира, помилуй нас. Вземляй грехи мира, приими молитву нашу. Седяй одесную Отца, Ты един воистину Свят». И нет конца нашего преклонения пред Тем Образом, по Которому создан человек.

Итак, когда человек своим умом и сердцем возводится в Божественную сферу, то после все время ум его носится именно в этих сферах. И как можно уйти «оттуда»? Все превосходит наш ум, наши возможности, и ни одна попытка ума нашего не приводит к тому, чтобы достичь откровения о глубинах Самого Божества.

Простите меня, дорогие мои. Мне уже мало времени осталось говорить вам, и потому я тороплюсь. Говоря вам, я вовсе не претендую на что-либо, кроме как передать вам биение сердца. Ибо дальше нам страшно говорить, потому что Господь призывает нас следовать за Ним. А Он куда идет? — В Гефсиманский сад, ночью, после этого на Голгофу.

Итак, становясь христианами и видя страдания всего мира, мы начинаем как-то понимать «язык» Христа. Апостолы Иоанн и Иаков попросили дать им сесть одесную и ошуюю Христа. И Христос сказал: «А можете ли вы пить чашу и креститься крещением, которым Я крещаюсь?» Они говорят: «Можем». Как Отец всех нас, Христос отвечает с любовью: «Да, вы будете пить чашу и примете крещение, которое принял Сам Я» (см. Мк. 10:35–39). И мы, как дух, «пьем чашу и крещаемся, как Господь крестился». Как это мудро устроено в Церкви отцами: мы постепенно из мелких вещей вдруг возводимся в видение величия даже в мелочах. И это есть настоящий Человек, образ Бога. И за то, чтобы восстановить в себе сей омраченный грехом и низкими страстями образ, идет борьба наша — аскетическая борьба монахов. Тогда ум наш перерождается и видит вещи в ином порядке и в ином свете. Однако это совсем не значит, что он освободился от страстей...

В настоящую эпоху внешний мир отходит от Христа, и это самый печальный, трагический, ужасный аспект событий нашего времени: потерять второй раз Христа, как потерял его Адам в раю, — как возможно?! Но будем терпеть маленькие трения в повседневной нашей жизни и как бы не видеть скольжений между нами к гневу, к неприязни, к чему бы то ни было, — потому что нужно видеть страдания человека, а не его дурные стороны. По существу, это «материал» для великого бытия, о котором мы не можем еще говорить. А начинается наш путь тем, чем кончаю я почти каждое слово: в самых мелочах пребывайте умом там, где Господь, «за завесою» (см. Евр. 9:3) Восьмого дня, — пребывайте умом там, а телом жить приучайтесь в этих условиях. Дух человека поставлен в них для того, чтобы начать ощущать бытие. И Господь с нами часто обращается, как будто бы Он даже не понимает нашей немощи. И нельзя было бы потерпеть такого мира, если Христос — не Бог. А если Бог, то тогда «все возможно» (Мк. 9:23). И мы Сему Отцу нашему при всех страданиях говорим: «Слава Тебе, Богу вышнему, слава Тебе во веки веков».

Когда Израиль получил сыноположение? — Когда мы молимся Богу, то, по завету духовника афонского, не будем обращаться к Богу с малыми просьбами, но у Великого Бога будем просить только великое. Однако надо разделять эти два момента: где кончается этический мир и где начинается Божественная онтология.