Духовные беседы - Архимандрит Софроний Сахаров (2003)

Главным при таком делании становится послушание. Все мы начинаем с малых вещей: свою волю мы отдаем мышлению нашего духовного отца или игумена. Так, в этом простом и маленьком акте послушания — умного послушания, — мы освобождаем свой ум от житейских забот. И тягота их падает всецело на нашего духовного отца или игумена. А мы пребываем свободными от них, и ум наш целиком может отдаться Богу. Когда ум занят Богом, Который, конечно, и Чистый, и Пречистый, то и ум наш становится чистым. И этот опыт чистого ума дается только в монастырях. Почему? — Потому что только в монастырях, а не в общей жизни мира, мы можем отдать себя рассуждению человека, который живет нашим Богом большее время, чем мы. И отец наш духовный, не будучи подобно нам одержим страстями, находит лучший исход. Так, самым простым методом мы вдруг восходим туда, куда не поднимается никакая интеллектуальная эквилибристика.

Помните слова старца: «Я стал так делать, как научил меня Господь, и ум мой очистился, и Дух свидетельствовал спасение»? Только такой дух чистый, который больше связан с сердцем, чем с умом. Так и Господь говорит: «Блажени чистии сердцем, яко тии Бога узрят» (Мф. 5:8).

Таким образом монах обучается богословствовать, пребывая в делании послушания. И, по мнению таких святых, как Симеон Новый Богослов и другие, называемые «νηπτικοὶ πατέρες», то есть «те, которые проводили жизнь трезвенную умную жизнь», — только такой ум — чистый — годится для подлинного богословия. Таким путем монашеская жизнь ведет нас к созерцаниям богословским высочайшего порядка.

Вот, впечатление создается такое, что как будто бы всё довольно просто и вместе с тем удивительно эффективно.

Почему мы говорим «не отдать ума»? — Потому что всякая страсть, имея тот или иной образ, внешний или мысленный, приносит с собой ограничение, свойственное тварному миру. Из страстей не все одинаково действуют в человеке, но в общем порядке можно сказать, что самая тяжелая борьба для человечества — это плотская страсть: она предлагает вначале услаждение, а потом превращается в смерть. С этой страстью плотскою, образ которой стучится в наше сознание, — борьба тяжелее, чем с другими. Тысячелетний опыт монашества показал, что не отдавать ума таким страстным приражениям есть высочайшая культура: ибо, не отдавая ума образам плотской страсти, мы освобождаемся и страсть становится бездейственною. В начале это не так просто, покамест человек молодой и развивается для того, чтобы быть способным для прокреации. И казалось бы, космический закон прокреации превосходит нас. Но когда чрез умный подвиг достигается чистота ума, свободного от внешних помыслов, связанных с этой страстью, тогда человек становится совсем другим. И Отцы назвали это состояние «целомудрием».

Тысячелетний опыт показал, что когда правильно совершается этот подвиг, то есть чрез послушание и воздержание во всем, чрез пост и молитву, то человек не повреждается ни психически, ни интеллектуально. Если в большинстве случаев потеря эквилибра нормального человека возможна по двум причинам — при гордости и при плотской брани, то, побеждая и ту, и другую страсть, человек сохраняет свое равновесие и способность ко всякому разумному действию.

Скажу вам из опыта. В свое время я страшно увлекался философией. Эквилибристика ума, свободно двигающегося в космической жизни и пространстве, доставляет большое наслаждение, но не спасает в том плане, о котором говорят заповеди Христовы.

Есть в современных религиозных движениях другие понимания духовной жизни. Я лично предлагаю вам держаться нашей системы воспитания ума. Мы понимаем это воспитание иначе, особенно когда речь идет о созерцании. Созерцание для нас совсем не психоанализ, а это есть состояние духа нашего, когда реальности Божественного мира становятся очевидностью. Другие (я воздержусь от некоторых имен) понимают это как тонкий психический анализ мышления и всякого действия. Мы так не живем: это путь науки в ее современной форме — психологии.