Витязи в шкурах - Анатолий Дроздов (2012)

— Я все равно узнаю правду. И если вы лепите горбатого, а Кузьма с Акимом потеряли память из-за ваших экспериментов!.. Я пойду к нему! — сердито сказала Рита, вставая. — Мы пойдем! — поправилась она, поворачиваясь к Дуне, во время всего разговора не проронившей ни слова.

— Пожалуйста! Я только хотел вас приуготовить, — сказал генерал, вставая. Поправился: — Приготовить. Набрался словечек от Микулы. Человек интереснейший… К сожалению, Аким и ваш муж никого не узнают. Ретроградная амнезия, вызванная последствиями взрыва. Хотя почему-то других симптомов, характерных для этой болезни, нет… Вы уверены, что хотите их видеть?

— Не видеть. Забрать! Мы и одежду привезли.

— А Микула?

— Пусть едет с нами, если ему некуда пойти. Вот только одежда…

— У него есть камуфляж, — заторопился Константин Константинович. — И берцы. Мои парни подарили. Очень им понравился. Он в райотделе кричал: «Сбежались поганые! Душу мою хотите погубить! Всех посеку!» Местные сотрудники чернявые — Кавказ, вот он на них… Носки, которые ему дали, он выбросил и потребовал портянки. Назвал их онучами. Ребята укатывались… Я буду вам звонить, справляться. Если не возражаете, заеду как-нибудь.

— Только попробуй! — сказала Рита, показывая кулак…

* * *

— Посмотри, как он вырос! И тяжелый — не поднять! Весь в папу!

Рита усадила сына на колени Кузьмы. Малыш уцепился руками за больничную пижаму, встал и, балансируя на толстеньких ножках, заглянул в безучастные глаза отца. Затем остановил взор на его серебряной серьге.

— Цаца! Дай! — протянул ручку.

Рита хотела что-то сказать, но не успела — Кузьма вдруг поднял руку и достал серьгу из уха. Малыш зажал ее в кулачок, плюхнулся на колени отца и стал рассматривать серьгу, вертя ее в пухлых пальчиках.

— Собацка… Ав — ав! — сказал радостно.

— Он так много стал говорить! — заторопилась Рита. — Ты даже не представляешь! Молотит целыми днями. И не «папа», «мама», как другие дети, а целыми предложениями. «Мама, дай кусаць!», «мама, пойдем!», «папа велнетца!»…

Крупная слеза выкатилась из глаза Кузьмы и упала ручку малыша. Тот понял голову и вдруг протянул серьгу отцу.

— Папа — на! Не пач!

Кузьма всхлипнул и обеими руками обнял сына. Тот в свою очередь обхватил его за шею ручками и прижался пухленькой щекой к мокрому лицу отца. Рита отвернулась. Напротив, комочком свернувшись на коленях черноглазого гиганта, плакала Дуня. Тот осторожное гладил ее по голове, что-то ласково приговаривал. Рита прислушалась и не поняла. Аким почему-то называл невесту «Марфуша»…

Эпилог

Пилип одним махом осушил чашу, поставил ее на стол и принялся за поросенка. Схватив зажаренную до коричневой корочки заднюю ногу, в одно мгновение содрал с нее зубами мясо и бросил обглоданную кость под стол. Не прекращая жевать, взялся за другой окорок.

«Такое вино пьет как пиво!» — мысленно выругался Костас, наблюдая как тучный, краснолицый тиун Святослава, размазывает горячий жир по щекам. Но вслух ничего не сказал. Заново наполнил кубок гостя и отхлебнул из своего, привычно покатав во рту глоток ароматного критского.

— За что я тебя люблю, гречин, — промычал Пилип, не прекращая жевать, — так за то, что умеешь угостить! И вино у тебя сладкое, и поросенок во рту тает. Чем твой повар так его сдабривает? Ишь, язык щиплет! Наши так не умеют, — Пилип вздохнул и схватил кубок. — Совсем разленились, людишки! Ни поросенка зажарить, ни мед добрый сделать… А кто виноватый у князя? Тиун виноватый — не доглядел! Святослав кричит: сгоню со службы! Посажу сотским в драной веси и будешь сидеть, пока не помрешь! Эх, служба княжья!..