Витязи в шкурах - Анатолий Дроздов (2012)

— Жениться надо смолоду, — не согласился Якуб, — чтобы дети вырасти успели, не шли в сироты маленькими. Васильку сколько это говорил, даже невесту нашел — не схотел.

— Невеста не понравилась? Некрасивая?

— Немного рябоватая, но что с того? Все остальное — при ней. Сядет — лавка трещит. Дочь боярская, в приданое за ней пять вервей давали. Богатых, не то, что мои…

— Значит, ослушался сыновец стрыя, — усмехнулся Улеб.

— Князю Владимиру на меня нажаловался. А тот сам еще дите горькое. Ножками затопал: «Нечего Васильку жениться поперед меня»! Тебе дело? Ты свое, княжье, справляй…

— Не любишь ты князей!

— Смотря каких! За тебя вот, как вернемся, молебен попу закажу. Выручил, когда поганые нас с Васильком обступили. Я уже снова в полон готовился…

— Боялся?

— Мне ль не бояться? Попал бы на хана, от которого утекли, привязал бы обоих к хвостам кобылиц и погнал бы в степь. Спас ты нас!

— Было не тяжко. Половцы сечи не любят. Они больше стрелами…

— Как ты их сек! Налетел, как коршун, ругался… «Блядины дети… Выблядки кобыльи… Песья кровь», — с удовольствием повторил Якуб. — Даже слушать было страшно. Зло у тебя на них?

— Зло.

— Убили кого?

— Сестру. Монашку. Она в Белгороде, в обители женской жила. Прошлым летом напали половцы. Над монашками учинили поругание великое, кто сопротивлялся — посекли. Сестра сопротивлялась…

— Мы девок половецких в вежах тоже не миловали, — задумчиво сказал Якуб. — Таскали по полю… Видел?

— Так монашки!

— А половцу, что монашка, что не монашка. Он в нашего бога не верует. Для него монашка баба — и все! Он к русской веси прискачет, ударит оратая стрелой, жену его возьмет, детей. Кого себе оставит, кого в рабы продаст. Мы к их вежам придем; половца зарубим, жену и детей в полон заберем, продадим купцам. Так и живем…

Якуб замолчал, и возле давно потухшего костра на долгое время установилась тишина.

— Ты жил у них два лета, — тихо сказал Улеб. — Что за люди? Угров знаю, ляхов тоже, Жмудь воевал, на ятвягов ходили… А в Поле впервой.

— Люди как люди, — пожал плечами Якуб. — Как и мы. У меня они детей увели, жену, а зла нету… Было, пока не пожил в полоне. Жизнь у поганых тоже не мед. У нас князья, у них ханы; у нас лучший, у кого земли больше, у них — скота. Разве только мы над полонными так не измываемся, и серебро они больше любят. Поэтому мне с Васильком удалось два лета вместе прожить. Продать нас — выгода маленькая, выкуп я сулил в сто раз больше. Ждали. Даже в колодки нас не забили. Только вязали на ночь, чтоб не сбегли. Днем мы скот стерегли, хлеб отрабатывали. Два лета и прошло. Потом вижу: разозлились, ругаются — точно, думаю, в Тмутаракань на рынок свезут. А тут еще с Васильком беда. Ханский сын его приметил и стал к себе в шатер звать.

— Зачем?

— Для утех плотских. У поганых таких, что с мужиками живут, хватает. Жену им надо купить, а серебра нету. У ханского сына было, но он до баб не охочий. Василько отказался к нему идти, так он силой в шатер затащил. Вижу — беда, зарежет сыновец половца, коли случай представится. Тогда обоим — лютая смерть. Поговорил с Васильком — и сбежали. Ремни на руках зубами развязали и ушли. Месяц к своим добирались.

— Пешком?

— На конях от них не ускачешь — сразу догонят. Тогда точно в колодки… В Поле всадника далеко видать, а пеший в ковыле схоронится. Пешему всадника издалека слышно, а конному — совсем нет. Поганые пешком ходить не любят, они с младенчества на конях. Легко с Васильком ушли. Взяли лук, по дороге стреляли коз, лебедей, уток… Яругу по текту дятла всегда найти можно, а в яруге — вода, дичь, дрова для костра…

— А как половцы огонь увидели бы?

— Ночью они по Полю не ездят — стада от волков охраняют; если костер в яруге затеплить, из степи не видно…

* * *