Вопрос смерти и жизни - Ирвин Ялом, Мэрилин Ялом (2021)

– А где дети? – спрашиваю я.

Действительно, дети! Моей дочери 64 года, а сыну 50. (Двум другим моим сыновьям 62 и 59 лет.)

– О, – говорит Мэрилин спокойным, деловым тоном, – они в похоронном бюро, а потом поедут на кладбище, проверят наши места. Мы будем лежать рядом с моей мамой.

К своему удивлению, я начинаю плакать. Слезы текут несколько минут. Мэрилин обнимает меня, пока я тщетно пытаюсь взять себя в руки.

– Как ты можешь так легкомысленно говорить об этом? – всхлипываю я. – Мысль о твоей смерти мне невыносима. Я не могу смириться с тем, что буду жить один, без тебя.

Она обнимает меня крепче:

– Ирв, не забывай, что я уже десять месяцев живу в муках и страданиях. Я говорила тебе, что не могу больше так жить. Я приветствую смерть, я приветствую избавление от боли и тошноты, от отравленного химией мозга, от постоянной усталости, от вечного недомогания. Пожалуйста, пойми меня! Я уверена: если бы ты прожил все эти месяцы в моем состоянии, ты чувствовал бы то же самое. Я живу только ради тебя. Мне больно от мысли, что я должна оставить тебя. Но, Ирв, мое время вышло. Ты должен меня отпустить.

Я слышу эти слова не первый раз. Но, возможно, это первый раз, когда я позволяю им проникнуть в свой разум. Возможно, я впервые по-настоящему осознаю, что если бы я прожил последние десять месяцев так, как прожила их Мэрилин, то чувствовал бы себя так же! Если бы я жил с такой мукой, я бы приветствовал смерть.

На мгновение, только на мгновение, мне хочется возразить: тебе не обязательно страдать. У нас есть морфин от боли, у нас есть стероиды от усталости, у нас есть… у нас есть… Но я не могу заставить себя произнести такие неискренние слова.

Мы обнимаем друг друга и оба плачем. Мэрилин впервые говорит о моей жизни после ее смерти:

– Ирв, все будет не так уж плохо. Тебя будут навещать дети. Твои друзья. Если тебе станет слишком одиноко в этом большом доме, ты всегда можешь попросить Глорию, нашу домработницу, и ее мужа переехать в мой кабинет. Это даже удобно: если что-то случится, они будут рядом.

Я перебиваю ее: я поклялся себе, что никогда не возложу на Мэрилин бремя беспокойств о моей жизни без нее. Я обнимаю ее и в тысячный раз говорю, как сильно я ее люблю и что всеми своими успехами обязан только ей.

Мэрилин, как обычно, возражает. Она говорит о моем таланте, о моих произведениях, в которых я создал столько удивительных миров.

– В тебе это было изначально. Творческий потенциал. Я просто помогла вытащить пробку.

– Мои успехи – заслуга моего мозга, моего воображения, – да, я знаю это, дорогая. А еще я знаю, что это ты открыла для меня дверь в мир творчества. Если бы не ты, я бы поступил точно так же, как все мои друзья по медицинской школе: я бы начал практиковать в Вашингтоне. Хотя это была бы хорошая жизнь, ни одна из моих книг никогда бы не увидела свет. Ты познакомила меня с великой литературой – если ты помнишь, я окончил колледж всего за три года. Ты была моей единственной связью с классикой, с литературой, с философией: ты расширила мой узкий взгляд на мир. Ты познакомила меня с величайшими писателями и мыслителями.

* * *Вечером нас навещают наши близкие друзья Денни и Джози. Они приносят домашнюю еду, и мы ужинаем все вчетвером. Денни – мой коллега, один из лучших психотерапевтов, которых я когда-либо знал, и великолепный джазовый пианист. Когда мы с Денни выходим на прогулку, я выкладываю то, с чем столкнулся. Он прекрасно знает, что значит для меня Мэрилин и какую огромную роль она играет в моей жизни (как и его жена для него). Я знал, что он одобрит ее решение добровольно уйти из жизни: он часто высказывался в поддержку права неизлечимо больных в любой момент прекратить свои страдания.