Вопрос смерти и жизни - Ирвин Ялом, Мэрилин Ялом (2021)

Я говорю ему, что для меня наступает ужасное время, что Мэрилин больше не получает никакого лечения и что ее множественная миелома вот-вот активизируется снова. Что день за днем я со страхом жду, когда это произойдет. Что я никогда не забуду, как однажды ночью меня разбудили ее крики. Мэрилин кричала от боли в спине: миелома привела к перелому одного из позвонков.

Денни непривычно молчалив, что для него нехарактерно: он один из самых отзывчивых, красноречивых и умных людей, которых я знаю. Его молчание пугает меня: боюсь, я слишком много на него взвалил.

На следующее утро, когда мы с Мэрилин завтракаем, она мимоходом упоминает, что почувствовала боль в спине. Я беззвучно ахаю: я тут же вспомнил о сломанном позвонке и ужасной боли – первом симптоме множественной миеломы. Я чувствую, как меня охватывает леденящий ужас: я боюсь, что миелома снова прогрессирует. Неужели мои худшие опасения начинают сбываться? Я не проводил физических обследований десятки лет, но я мог бы легко положить руки ей на спину, слегка надавить на каждый из позвонков и определить источник боли. И все же я не могу заставить себя это сделать. Ни один любящий муж не должен находиться в таком положении. Скоро приедет моя дочь, тоже врач, и я попрошу ее осмотреть спину Мэрилин. Как ужасно думать, что от ее боли нет никакого лекарства, кроме морфина… и смерти.

Я начинаю ругать себя. В конце концов, я работал со столькими людьми, потерявшими близких, и подавляющее большинство из них пережили то же, что я переживаю сейчас. Да, без сомнения: в глубине души я считаю, что мне тяжелее, чем им. Я постоянно подчеркиваю уникальность моей ситуации – я слишком долго и сильно любил свою жену.

По опыту я знаю, что восстановление происходит медленно – обычно это занимает от одного до двух лет, – но рано или поздно улучшение обязательно наступит. И все же я невольно саботирую любые попытки самоутешения, тут же сосредоточиваясь на многочисленных «отягчающих обстоятельствах» – моем возрасте, проблемах с памятью, нарушении равновесия, из-за которого мне трудно ходить без трости. Впрочем, я знаю, что ответить моему темному «я». «Ирв, господи, у тебя масса преимуществ! – говорю я себе. – Ты понимаешь, как работает разум, и много знаешь о преодолении болезненных моментов. У тебя отличная группа поддержки – четверо любящих детей и восемь внуков, ни один из которых не откажет тебе ни в чем. А сколько у тебя друзей! Твое материальное положение стабильно: ты можешь остаться в своем прекрасном доме или переехать в любой дом престарелых. А самое главное – ты, как и Мэрилин, ни о чем не жалеешь. Ты прожил долгую и счастливую жизнь. Ты добился гораздо больших успехов, чем мог себе представить. Ты помог многим пациентам, продал миллионы экземпляров своих книг, переведенных на тридцать языков, и каждый день получаешь десятки писем от поклонников».

«Так что, – говорю я себе, – хватит ныть. Почему ты преувеличиваешь свое отчаяние, Ирв? Это мольба о помощи? Или ты все еще пытаешься показать Мэрилин, как сильно ее любишь? Ей-богу, она уже это знает. От твоей печали ей только хуже». – «Да, да, – отвечаю я сам себе. – Я знаю, она не хочет, чтобы я впал в отчаяние, она хочет, чтобы я был счастлив. Она не хочет, чтобы я умер вместе с ней. Я не должен показывать свою боль. Пора взять себя в руки».

Повидать Мэрилин приходит столько друзей и знакомых, что я вынужден взять на себя обязанности хронометриста. Чтобы она не переутомилась, я стараюсь ограничивать визиты тридцатью минутами. Посетителей так много, что недавно моя дочь создала специальный сайт, на котором друзья Мэрилин могут узнать последние новости о ее состоянии.