– Но мы не должны были довольствоваться тем, что старик все отрицал. Будь мы понастойчивей, могли бы догадаться, что его ключами открыть квартиру Бритты Петерс мог не только он сам, но и его сын.

– Тут ты прав, – сказала Буг. – В этом случае все, возможно, могло бы быть иначе. Но что теперь-то об этом говорить?

Она пожала плечами. Буг на удивление быстро потеряла интерес к этому делу.

Йонас, напротив, хотел понять. Абсолютное равнодушие этого человека. И то, что он не питал злобы к Бритте Петерс, даже и не знал ее толком. Просто увидел однажды, когда приходил в гости к отцу. И она показалась ему подходящей жертвой, и что-то в нем «проснулось». Такая невинная, такая чистая. Он убил ее потому, что «она ему понравилась и была такая возможность». И никаких других мотивов, просто так. А белые розы рядом с жертвами оставлял «для прикола», чтобы был «типа почерк», «как в кино».

Йонасу Веберу надо еще многое понять в этом человеке, суд над которым вот-вот начнется.

– Такты идешь? – спросила Антониа.

Йонас кивнул. Положил телефон в карман. Так будет лучше. В конце концов, Софи добилась, чего хотела. Убийство ее сестры раскрыто. А дело было только в этом. И больше ни в чем.

28

Когда ранним утром пришла Шарлотта и начала раскладывать на кухне то, что купила мне на неделю, я давно была в хлопотах. Уже успела понаблюдать за специалистами-техниками, которые с непроницаемыми лицами собирали микрофоны и камеры по всему дому. Навела порядок. Уничтожила все следы пребывания Виктора Ленцена в доме. Посмотрела видеозаписи. Безумная писательница и несчастный журналист. Сумела сдержать свой гнев – больше никаких погромов и окровавленных кулаков. Напротив – спокойная подготовка.

Теперь осталось только утрясти все с Шарлоттой. Что оказалось не так легко, как я ожидала. Мы на кухне. Шарлота раскладывает в холодильнике овощи, зелень, молоко, сыр и время от времени с сомнением поглядывает на меня. Понимаю, моя просьба кажется ей странной.

– И на сколько я должна взять к себе Буковски? – спрашивает она.

– На недельку. Можно?

Шарлотта внимательно смотрит на меня, кивает.

– Хорошо. Почему нет. С удовольствием. Мой сын будет в восторге, он любит собак и обрадуется, что у него появится своя.

Она умолкает, украдкой бросает взгляд на мою забинтованную правую руку, ту самую, которой я пыталась разрушить стену в своем кабинете. И которую изуродовала настолько, что пришлось звонить своему доктору и просить приехать. Ясно, что Шарлотта что-то хочет сказать, что-то ее беспокоит. Хозяйка, которая никогда не выходит из дома и последнее время пребывает в глубокой депрессии, вдруг просит забрать домашнего питомца. Похоже на то, что она надумала покончить с собой и хочет, чтобы после ее смерти кто-то позаботился о любимой собаке. Нормальные люди отдают своих животных другим, когда уезжают в путешествие. Но в моем случае говорить о путешествии не приходится.

– Фрау Конраде, – осторожно спрашивает она, – у вас все в порядке?

Я вдруг испытываю такую нежность к Шарлотте, что с трудом сдерживаю желание обнять ее, но, думаю, это окончательно выбило бы ее из колеи.

– Все в порядке. Да, в последние недели, месяцы я не очень хорошо себя чувствовала, у меня была депрессия. Но сейчас мне лучше. В ближайшие дни мне надо столько всего сделать, а Буковски требует такого внимания… – Умолкаю, потому что понимаю: несу какую-то ахинею, но ничего не поделаешь. – Словом, было бы здорово, если бы вы взяли его на несколько дней. Естественно, я заплачу.

Шарлотта кивает. Почесывает неуверенно татуированное предплечье. Снова кивает.

– Окей.

Больше не могу удержаться и бросаюсь ей на шею. Я сегодня спрашивала ее о том журналисте, что недавно брал у меня интервью, не проявлялся ли он. Она сказала: нет. Думаю, Ленцен вряд ли что-то ей сделает. Он же не идиот.

Шарлотта терпит мои объятья. Я покрепче сжимаю ее, отпускаю.