— Бедновато они одеты для бандитов, — уверенно объявил Вальтус Торнин, с хрустом разгрызая хрящик. — Сразу видно, что больше по лесам хоронятся, чем на дороге промышляют.

— Это ещё хорошо, что нас много, — авторитетно заявил Гу Менсин. — Попадись какой-нибудь крестьянин или торговец…

— Лучше встретиться с разбойниками, чем с беглыми, — пробурчал Анний Мар Прест.

— Почему, господин Мар? — заинтересовалась Ника, вновь поймав колючий взгляд Луксты Мар.

"Вот дура ревнивая!" — мысленно фыркнула девушка, подчёркнуто не обращая на неё внимания.

— Разбойники только грабят, — пояснил свою мысль артист. — Ну или зарежут по-быстрому, если всё отдашь. Им особо лютовать ни к чему, они деньги добывают. А беглые на весь мир обижены. Вот и мстят каждому свободному, кого встретят.

Он посмотрел на собеседницу и криво усмехнулся.

— Лет пятьдесят назад, ещё до коронации Константа Тарквина, — вытер сальные губы Гу Менсин. — Восстали рабы на серебряных рудниках возле Этригии. Один Дрин знает, как им тогда удалось войти в город. Резня была страшная. Не щадили никого: ни стариков, ни детей. За то и поплатились. Так от крови опьянели, убивая всё новых и новых горожан, что дождались воинских отрядов из других городов. А могли бы спокойно уйти в горы к варварам. С тем серебром, что они взяли на рудниках, их бы там в любое племя приняли.

— Тупые животные, — презрительно фыркнул Превий Стрех. — Мудрый Генеод Феонский писал, что всякое возмущение невольника обращается в его же страдания!

"Дурак твой Генеод, — молча скривилась путешественница. — И ты тоже. Сам нищеброд, а туда же — рабов осуждает. Как быстро позабыл, что с ним в усадьбе Сфина Бетула вытворяли".

Поэт пустился в путанные рассуждения о том, что невольниками становятся только глупые, изначально ущербные люди, богами обречённые служить более умным хозяевам Лишь единицы из них могут поумнеть, благодаря добросовестному исполнению воли господ, и становятся отпущенниками.

Его выспренная речь резала уши девушке таким неприкрытым лицемерием, что не желая слушать, она тихо встала и направилась к своему фургону. Но не успела пройти и пяти шагов, как буквально кожей почувствовала на себе чей-то острый, неприязненный взгляд.

Заметив впереди маленькую травяную кочку, Ника, словно нечаянно споткнувшись, быстро посмотрела за спину, краем глаза уловив, как Лукста Мар резко опускает голову.

"Неужели это всё из-за того, что её муж мне упасть не дал? — искренне недоумевала девушка, забираясь в повозку. — Как бы эта дура какую-нибудь гадость не сотворила из-за своей ревности?"

Ворча про себя, путешественница, дрожа от холода, торопливо переоделась в кожаную одежду аратачей. Во-первых, так теплее спать будет, во-вторых, если что-то случится, в ней по лесу бегать удобнее, чем в платье.

На этот раз рабыня легла не на своём обычном месте — под повозкой хозяйки, а вместе с женщинами и детьми — между двух костров. Взять её с собой в фургон хозяйка не решилась, хорошо запомнив неприятное происшествие в ванной. Вдруг опять её на любовь потянет? А драться у Ники сегодня нет ни сил, ни желания.

Выставленному на ночь караульщику вменили в обязанность не только сторожить покой спутников, но и задвигать в огонь брёвна по мере их прогорания.

Несмотря на тёплую одежду и меха, девушка беспокойно проворочалась всю ночь. То ноги в мокасинах мёрзли, высунувшись из-под короткого плаща, то спина, то резал слух какой-то лесной шум.

Видимо, в эту ночь плохо спалось не только ей. Во всяком, случае утром все, даже животные выглядели усталыми и злыми.

Корин Палл сцепился с Балком Круном так, что остальным пришлось их растаскивать. Женщины визгливо ругались, предъявляя друг дружке какие-то маловразумительные претензии. Обычно довольно покладистый ослик едва не цапнул Риату за руку. Воспользовавшись этим, рабыня отвела душу, с удовольствием отдубасив его палкой.