Гимназистка - Бронислава Вонсович (2021)

В гостиную я спустилась, но не потому, что признала доводы княгини вескими, а потому, что поняла, что больше хочу есть, чем спать. Сон в облике рыси был короток, но оставил после себя ощущение бодрости и желания жить.

В гостиной Юрий торжественно вручил мне увесистый свёрток в красочной упаковочной бумаге с розочками. Вскрыв его, я невольно рассмеялась, поскольку обнаружила обещанный коврик из волчьей шкуры. Коврик серебристо-серого меха был не слишком велик, но увесист, приятно оттягивая руки.

— Лизанька, непременно постелите его при кровати, — мстительно сузив глаза, заявил Юрий. — Мне будет приятно думать, что ваши ножки не замёрзнут, когда опустятся на пол.

А ещё ему наверняка приятно будет думать, что я топчусь почти по сопернику, и испытывать моральное удовлетворение от этого.

— Спасибо, Юрий Александрович, вы такой заботливый, — проворковала я, заслужив одобрительный взгляд княгини.

— Чего не сделаешь для столь прекрасной девушки, как вы, Лизанька, на благосклонность которой я рассчитываю завтра.

Он галантно склонился к моей руке, а я подумала, что если что и может сейчас рассчитывать на мою благосклонность, то только один из тех восхитительных пирогов, которые создавала кухарка Владимира Викентьевича. Настроение, несмотря на то, что меня, казалось бы, загоняли в безвыходную ситуацию, всё равно неудержимо стремилось вверх. Возможно, причиной этого была оговорка княгини о том, что кто-то просил моей руки до Волкова. И кажется, я догадываюсь, кого это так срочно пришлось убирать из Ильинска.

Глава 33

Рысьина настаивала, чтобы я поехала с ней и с Юрием и досыпала уже почти на месте действия, но я отказалась, заметив, что в чужом месте всегда плохо сплю и не высыпаюсь. Рысьинские дома для меня однозначно являлись чужими, а вот дом Владимира Викентьевича пусть и не был родным, но я к нему уже как-то привыкла, хотя иногда словно тоска находила по тому, чего я не помнила, но что когда-то было моим. И это я не про квартиру Седых.

Сейчас я жила жизнью Лизы, но ведь у меня была совсем другая жизнь, а в ней некий договор, по которому моя душа отправилась сюда. Что я должна сделать или уже сделала? У меня не было ни малейших догадок, память представляла из себя мозаику, в которой не хватало огромных фрагментов, поэтому даже предположить было нечего. Но в любом случае, по словам Велеса, выходило: вернётся ко мне память или нет, но я навсегда останусь в этом мире и в этом теле. А значит, нужно планировать свою дальнейшую жизнь исходя из этого. И Рысьины в мои планы не входили.

Сами они так не считали. Княгиня отпускала туманные замечания, из которых следовало, что у неё на меня серьёзные виды, и отнюдь не как на процент по задолженности Волковым. Юрий исходил на комплименты и описывал свой маленький холостяцкий домик, прямо говоря, что единственное, чего тому не хватает, — прекрасной хозяйки в моём лице. Всё это было настолько раздражающе, что я специально несколько раз зевнула, показывая, насколько устала, и сделала вид, что чуть ли не засыпаю на стуле. Это подействовало, и княгиня с представителем собственной оппозиции наконец отбыла. Странная какая оппозиция, проявляющая полную солидарность с нужной главе линией. Прикормленная, наверное…

— Вам нужно выучить плетение против ментального внушения, — неожиданно сказал Звягинцев, стоило только уйти Рысьиным.

— Вы так уверены, что ваша нанимательница подтолкнёт меня к нужному решению?

— Фаина Алексеевна? Несомненно, но не магией. Знаете ли, Елизавета Дмитриевна, она умеет убеждать.

— Тогда вы сейчас о…

— О Волкове, разумеется, — пояснил Владимир Викентьевич. — Очень разносторонний молодой человек.