Гимназистка - Бронислава Вонсович (2021)

— Юрий, нам с вами не о чем разговаривать ни наедине, ни в присутствии свидетелей, — раздосадованно бросила я. — И вообще, для вас я — Елизавета Дмитриевна. И вам неплохо было бы представиться мне полностью. Сделать скидку на то, что я вас забыла. Впрочем, не настаиваю. Вспоминать вас нет ни малейшего желания, и я буду полностью удовлетворена, если вы больше никогда не появитесь на моём пути.

— Лизанька, ты так ко мне жестока.

Он встал в позу, долженствующую выражать живейшее страдание: одна рука приложена к груди, вторая — протянута ко мне. Хоть сейчас картину с него пиши. Я бы залюбовалась, будь на его месте кто-нибудь другой. Актёр, например, в соответствующей театральной постановке.

— Юрий, у меня создалось впечатление, что кто-то из нас перечитал дамских романов, и этот кто-то — не я.

— Пожалуй, я вас всё-таки ненадолго оставлю, — кашлянул Владимир Викентьевич, явно скрывая рвущийся смешок. — Но учтите, Юрий Александрович, если мнение Елизаветы Дмитриевны после разговора с вами не переменится, больше я вас в свой дом не приглашу. Елизавета Дмитриевна, прошу вас уделить этому господину пять минут.

Я обрёченно села в кресло, уверенная, что Юрий в пять минут не уложится.

— Лизанька, почему ты так ко мне жестока? — сразу начал он оправдывать мои ожидания. — И это после того, что между нами было?

— Юрий Александрович, почему вы так ко мне жестоки? — в тон ему ответила я. — И это после того, как я несколько раз вам уже сказала, что я вас не помню. А у вас нет ни малейших доказательств тому, что нас вообще что-то связывало.

— Почему же. — Он довольно улыбнулся и вытащил из внутреннего кармана кителя тонкую пачку писем, перевязанную атласной розовой ленточкой. Ленточка была мятой и не первой свежести, что косвенно намекало: наша переписка имеет долгую историю. — У меня остались ваши письма, Лизанька. Прекрасные письма, полные любви, отражающей вашу душу.

Я резко протянула руку и выдернула пачку, на что Юрий точно не рассчитывал, и пока он не опомнился, торопливо сказала:

— С вашей стороны, Юрий Александрович, так благородно вернуть мне письма. В самом деле, если уж начинать отношения с чистого листа, то он должен быть именно чистый.

— Но я не могу вам их вернуть, — всполошился он. — Это всё, что осталось у меня на память от той Лизы, которой вы были до трагического происшествия. Нежной, любящей, жертвенной.

Он протянул руку, явно собираясь забрать письма, но я не находила в себе ни нежности, ни любви, ни, тем более, жертвенности по отношению к этому типу, поэтому возвращать ничего не стала, лишь вытащила из-под сплющенного бантика картонный прямоугольник с надписью: «Лизанька Седых» и торжественно вручила её Юрию.

— Здесь чистая обратная сторона, её вполне можно использовать, чтобы написать ещё чьё-то имя. А то запутаетесь ненароком. Видите, Юрий Александрович, с вашей стороны тоже не было ничего серьёзного, если вам приходилось дополнительно указывать, с кем у вас переписка.

— Мне просто было приятно написать ваше имя, — вяло возразил Юрий.

Он повертел картонку и засунул её во внутренний карман. Вряд ли он решил сэкономить, скорее, посчитал, что выглядит глупо с таким доказательством легкомысленного отношения к нашему роману.

— Юрий Александрович, если вам больше нечего сказать, то я, пожалуй, пойду, — решила я, приподнимаясь с кресла.

— У меня есть что ещё сказать, Лиза, — довольно жёстко возразил он и активировал защиту от прослушивания.