Женщина со шрамом - Филлис Джеймс (2010)

Проходя мимо Манора, Бентон заметил, что дом-фургон и машины охранников уже не стоят у главных ворот. В окнах дома сверкали огни, словно там шел праздник. Никто из обитателей Манора не произнес бы вслух это слово, но Бентон знал, что огромная тяжесть свалилась с души каждого из них: они наконец освободились от страха, от подозрений, от боязни, что правда так никогда и не выяснится. Конечно, арест одного из них был бы предпочтительнее, чем такая развязка, но арест означал бы продление неопределенности, перспективу судебного процесса, прогремевшего на всю страну, публичное шоу свидетельских показаний, вредоносную известность. Признание и последовавшее за ним самоубийство было рациональным и — каждый из них сможет это себе сказать — самым милосердным выходом для Кэндаси. Эту мысль они тоже не выскажут вслух, но Бентон, когда он вернулся с Маркусом в Манор, видел ее отражение на их лицах. Теперь они смогут просыпаться по утрам без того, чтобы их окутывало темное облако страха перед тем, чем грозит им новый день, смогут спать, не запирая двери спален, им не нужно будет обдумывать каждое слово. Завтра или послезавтра окончится пребывание полиции в их доме. Дэлглишу с группой еще придется вернуться в Дорсет на коронерское следствие, но сейчас им уже нечего больше делать в Маноре. И скучать о них никто не станет.

Были сделаны и заверены три копии пленки, записанной самоубийцей, а оригинал доставлен на хранение в дорсетское полицейское управление, чтобы он затем был представлен на коронерском следствии. Сейчас они втроем, всей группой, снова прослушают эту запись.

Кейт ясно видела, что Дэлглиш не спал. Камин был набит поленьями, весело плясали языки пламени, в доме, как обычно, пахло горящим деревом и свежесваренным кофе, однако вина на столе не было. Они сели за стол, Дэлглиш вставил в плеер кассету и нажал кнопку. Они были готовы услышать голос Кэндаси Уэстхолл, но голос звучал так ясно и так уверенно, что Кейт на мгновение показалось, что она здесь, в комнате, вместе с ними.

«Я обращаюсь к коммандеру Дэлглишу, понимая, что эту пленку затем передадут коронеру и любому лицу, законным образом заинтересованному в том, чтобы узнать правду. То, что я сейчас заявляю, является правдой, и я не думаю, что это вас удивит. Я уже более двадцати четырех часов назад поняла, что вы собираетесь меня арестовать. Мой план сжечь Шарон у ведьминого камня был моей последней отчаянной попыткой спастись от суда и пожизненного приговора, а также от всего, что было бы с этим связано для тех, кто мне дорог. И если бы я смогла убить Шарон, я оказалась бы в безопасности, несмотря на то что вы заподозрили правду. Ее сожжение выглядело бы как самоубийство невротической и одержимой убийцы, как самоубийство, которое я опоздала предотвратить. И каким образом удалось бы вам предъявить мне обвинение в убийстве Грэдвин с хотя бы малой толикой надежды на обвинительный приговор, когда среди подозреваемых находилась Шарон с ее криминальной историей?

О да, я знала. Я ведь была там, когда она явилась на собеседование, чтобы получить работу в Маноре. Флавия Холланд была со мной, но она сразу определила, что Шарон не подходит для работы с пациентами, и оставила меня решать, найдется ли ей место среди домашней прислуги. А нам в то время отчаянно не хватало работников. Она была нам нужна, кроме того, меня одолевало любопытство. Двадцатипятилетняя женщина, без мужа, без любовника, без родителей, очевидно — без биографии, без стремления занять иное место, чем самое низшее в иерархии домашних слуг? Тут должно было найтись какое-то объяснение. Смесь раздражающего желания угодить с периодическими молчаливыми уходами в себя, впечатление, что она чувствует себя как дома в официальной обстановке учреждения, что она привыкла к тому, что за ней наблюдают, что она как бы все время находится под надзором. Только одно преступление могло бы объяснить все эти особенности. В конце концов я узнала точно. Она сама мне сказала.