Женщина со шрамом - Филлис Джеймс (2010)

Поволновавшись еще немножко из-за того, правильно ли установлены на подносе чашка с блюдцем и молочник, она повернула к Дину сморщившееся от тревоги лицо.

— Может, мне лучше отнести поднос наверх? Сестра сказала — в семь. Может, она имела в виду, что мне не надо ждать звонка, что мисс Грэдвин будет ждать меня ровно в семь?

Ее лицо, так похожее на лицо встревоженного ребенка, как всегда, вызвало у Дина чувство любви и жалости, чуть окрашенное раздражением. Он подошел к телефону.

— Сестра, это Дин. Мисс Грэдвин не позвонила насчет чая. Нам подождать, или вы хотите, чтобы Ким приготовила чай сейчас и отнесла наверх?

Звонок не занял и минуты. Положив трубку, Дин сказал:

— Отнеси чай наверх сейчас. Сестра говорит — постучи в дверь перед тем, как войти. Она сама отнесет его в спальню мисс Грэдвин.

— Я думаю, она захочет «даржилинг», как в прошлый раз, и печенье. Сестра ничего не говорила про другое.

Дин, занятый у плиты — он жарил яичницу, — сказал только:

— Не захочет печенья, оставит на подносе.

Чайник вскипел быстро, через несколько минут чай был уже готов. Дин, как всегда, прошел вместе с Ким к лифту и, открыв дверь, сам нажал на кнопку, чтобы жена могла держать поднос обеими руками. Выйдя из лифта, Ким увидела сестру Холланд, выходящую из своей гостиной. Она ожидала, что та заберет у нее поднос, но сестра, бросив на поднос беглый взгляд, открыла дверь палаты мисс Грэдвин, явно предполагая, что Ким последует за ней. Может, это и неудивительно, подумала Ким, не дело сестры носить пациентам подносы с утренним чаем. Тем более что сестра держала в руке фонарик, так что в любом случае ей было бы трудно забрать поднос.

В гостиной было темно. Сестра зажгла свет, и они подошли к двери в спальню. Сестра медленно и бесшумно открыла дверь. Эта комната тоже была погружена во тьму, и в ней не слышалось ни звука, даже тех тихих шумов, что бывают слышны, когда в комнате кто-то дышит. Должно быть, мисс Грэдвин спит очень крепко. Какая жуткая тишина, подумала Ким, вроде входишь в пустую комнату. Подносы с утренним чаем обычно не казались ей тяжелыми, но этот с каждой секундой становился все тяжелее и тяжелее. Ким остановилась в дверях, не выпуская его из рук. Если мисс Грэдвин проснется поздно, придется приготовить ей свежий чай. Нет смысла оставлять этот, он перестоится и остынет.

Сестра Холланд сказала:

— Если она еще спит, незачем ее будить. — В голосе ее не слышалось никакого беспокойства. — Я только проверю, все ли с ней в порядке.

Она подошла к кровати, провела лунным лучом фонарика по лежащей на спине фигуре и вдруг переключила фонарь на полную яркость. Потом выключила его, и во тьме Ким услышала ее высокий, напряженный голос, совсем непохожий на голос сестры Холланд:

— Отойди, Ким, — сказала она. — Не входи. Не смотри! Не смотри!

Но Ким уже посмотрела — и в те несколько оглушающих секунд, что горел фонарь, успела увидеть гротескный образ смерти: темные волосы, рассыпавшиеся по подушке, сжатые кулаки, поднятые, как кулаки боксера, один открытый глаз и посиневшая, вся в пятнах шея. А голова — она вовсе не была головой мисс Грэдвин, она была ничья, ярко-красная, словно отдельная от тела голова, муляж, не имеющий ничего общего с чем бы то ни было живым. Ким услышала треск упавшего на ковер фарфора и, едва добравшись до кресла в гостиной, упала в него; ее тут же вырвало. Отвратительный запах ударил ей в ноздри, и последним, что ощутила Ким, прежде чем потерять сознание, был новый страх — что скажет мисс Крессет, увидев испорченное кресло?

Придя в себя, Ким обнаружила, что лежит в их с Дином спальне. Рядом стоял Дин, а за ним — мистер Чандлер-Пауэлл и сестра Холланд. Ким полежала немного с закрытыми глазами и услышала голос сестры Холланд и ответ мистера Чандлера-Пауэлла:

— Разве вы не заметили, Джордж, что она беременна?

— Как, черт возьми, я мог бы это заметить? Я ведь не акушер!